его даже прозвали «мальчик с рекламы „Колгейт'». Его сверкающие белоснежные зубы не знали, что такое дым нефильтрованных сигарет или крепкий эспрессо. Сначала и Натали над ним подшучивала, смеялась над аккуратными светлыми волосами Эда и его отглаженной школьной формой. Говорила, что он как ходячая картинка из каталога. Но под отталкивающей внешностью пай-мальчика скрывался мозг размером с ферму его дедушки (как он потом поведал Натали, ферма была побольше Прованса). И в отличие от остальных американских студентов, он свободно говорил по-французски. Спустя две недели после знакомства он слово в слово, без акцента повторил язвительную оценку, которую Аксель дал ему по приезде.

– Конечно же, ты думал, что я окажусь тупицей, – добродушно сказал Эд униженному до слез Акселю. – И я был уверен, что вы, французы, до невозможности задираете нос. Аксель, приятель, мы имеем дело с глубоко въевшимися, вековыми расовыми предрассудками. Естественно, у нас складывается ошибочное мнение. Но сегодня, прямо сейчас, я намерен положить начало новым, особенным отношениям между нашими нациями.

Аксель не заметил, как при этих словах между Эдом и Натали проскользнула тайная улыбка.

Через четыре недели Натали не смогла удержать даже прочувствованная декламация лучшей любовной лирики Бодлера из сборника «Цветы зла». Позднее она призналась, что в лице Эда встретила человека с одухотворенностью и мудростью Виктора Гюго. И с фигурой Брэда Питта…

Это был конец отношений Натали и Акселя.

И конец академической карьеры Акселя. Вместо того чтобы готовиться к важным экзаменам, он провел остаток семестра, тенью шатаясь за Натали и Эдом по городу, пока Натали не подала официальную жалобу в университет. Аксель надеялся на сочувствие – ведь, в конце концов, Франция – родина «преступления страсти». Но похоже, не одна Натали попала под добродушное обаяние Эда Уайзмена. Акселю приказали прекратить преследование бывшей возлюбленной и покинуть университет. Эду же на следующий год пообещали место в исследовательском проекте.

Шери и не думала волноваться, что Жиль расстроит гостей своим несчастным видом. Жиль обожал вечера семидесятых. Пусть это было самое безвкусное десятилетие, но он был очень доволен своим видом в маскарадном костюме. Жилю казалось, что в махровой повязке вокруг мягких светлых локонов он немного похож на своего героя, звезду тенниса Бьорна Борга. Только он еще симпатичнее. Глаза не так близко посажены.

К тому же, как признался Жиль Акселю, на вечеринке семидесятых лучше всего заигрывать с туристками. Многие из них тоже наряжались по такому случаю. Классические мелодии диско как нельзя лучше подходили для танцев. И в конце вечера из-за всей этой несерьезности в отеле воцарялся дух свободной любви, в точности как в семидесятых. Жиль хвастался, что как-то раз устроил групповушку с двумя итальянками, наряженными как Стиви Никс и Кристина Макви – он убедил их, что солистки «Флитвуд Мэк» поступили бы точно так же.

– Представь, что бы творилось, разреши Шери устроить Римский вечер, – мечтал Жиль.

В тот вечер в гостевом бунгало В17 к выходу готовилась еще одна Стиви Никс. Главная подружка невесты и официальный координатор девичника, Яслин припасла несколько унизительных костюмов, чтобы нарядить девчонок в отпуске – в том числе и черную вуаль для Кэрри Эн, по контрасту с белой вуалью Речел.

– Так и знала, что рано или поздно они пригодятся, – сказала Яслин, вытащив из чемодана два светлых парика. – Я буду Стиви Никс. А ты можешь быть той девчонкой из «Аббы». – Она протянула парик Речел.

– Я в этом парике больше похожа на пса Дугала из детского сериала «Волшебный перекресток», – сокрушалась Речел. – Прямой пробор мне совсем не идет.

– Еще есть малиновый парик с афрокосичками, – заявила Яслин, протягивая парик Кэрри Эн.

– И кого я буду в нем изображать?

– Солистку «Вони М»! – предложила Яслин.

– По-моему, в «Вони М» косички были у солиста, – сказала Кэрри Эн.

– Да ладно тебе. У Речел девичник. Нам всем надо немножко подурачиться, – ответила Яслин.

Только вот у нее вид был вовсе не дурацкий. Она была похожа на сестру Стиви Никс, только в сто раз более симпатичную – в роскошном струящемся шарфике на голове и с длинными накладными ресницами, которые касались щек, когда она моргала.

– Настало время ритуала, – объявила Речел, закончив переодевание в рок-звезду семидесятых. Она налила в стаканчики «Голдшлагер» и достала из чемодана вибратор. – Я хочу, чтобы на ужин сегодня было что-нибудь вкусненькое. Чтобы отделаться от вкуса этой гадости. – Она поморщилась, глядя в свой стакан.

– Дурацкое желание, – заметила Кэрри Эн. – Я хочу, чтобы официант по ошибке принес нам на бутылку больше бесплатного вина. И чтобы великолепная попка Жиль, теннисный инструктор, внезапно стал близорук и посчитал меня симпатичной, – подумав, добавила она.

– Этот инструктор по теннису еще тот кадр, – хихикнула Яслин, нанеся еще один слой туши. – Видели бы вы, как он учил меня правильно держать ракетку. Обхватил руками и прижался к спине. Вот уж точно персональное занятие. Терся об меня своими мячиками.

Речел раскрыла рот и чуть не закричала.

– Теннисными мячиками, они лежали у него в кармане, – пояснила Яслин.

– Бр-р-р-р, – поморщилась Кэрри Эн.