не нужно искать кокаин.

Я вспомнил теперь уже далекое утро вторника, когда я стоял в разоренной передней своего дома. Я был отключен наполовину анисовой водкой и кокаином Ивана, наблюдал, как Луиза пытается немного прибрать комнату. Даже тогда какой-то голос, который я проигнорировал, напевал импровизированную песню в стиле фламенко, которая в переводе теряет смысл. Суть песни, теперь я понимал, заключалась в том, что все было кончено уже тогда, и все, что я делал впоследствии, являлось лишь отсрочкой неизбежного. Интересно, сохранился ли еще наш дом, или он был уничтожен пожаром, вспыхнувшим от подожженных тел. Я подумал о выцветшей афише в Кадисе, которая предупреждала меня: aqui termina la fiesta.[34]

Наступило время сна.

Он кричал на меня с расстегнутой ширинкой:

— Хватит!

Мой язык распух, горло горело. Сон не шел. Я сел, протер глаза, пытаясь вспомнить, что со мной произошло.

Хотелось пить. Неаккуратный коп желал, чтобы я поднял свой зад. Я ощупал себя в поисках сигареты, нашел одну, вставил ее между губ. Коп сказал, что времени на раскачку нет. Машина Мэри — и кокаин? Я провел руками по голове, лицу, шее, поднялся.

— Куда мы идем?

Коп почесал подмышки и указал на дверь.

Таков первый день остатка моей жизни, уверял я себя, проходя мимо закрытых дверей других камер и томясь в ожидании, пока коп запирал замок четырехзначным кодом. Я стану молчать, пока не узнаю, что им известно, а затем напрягусь. Я заморгал и в какую-то долю секунды словно увидел из темноты, как Альберто смеется над собственной шуткой. Только вчера, там, в горном баре, я был готов предать его с такой же легкостью, с какой он решил помочь мне. Теперь, как бы это ни воспринималось, я буду стоять за него. Неважно, узнает ли он об этом. Начну с Жан-Марка, и с ним будет покончено. Если они не смогли его схватить, я им помогу.

— Теперь направо, — скомандовал коп.

Мы остановились перед закрытой дверью. Коп постучал, одновременно выкрикнув:

— Заключенный!

Дверь открылась, мы вошли в комнату, похожую в планировке на камеру, в которой я провел ночь. Такое же высокое окно из стеклянных блоков, такие же сверкающие белизной стены, такая же резиновая кнопка вызова. Не было койки, граффити и туалета. В центре комнаты стоял стол с привинченными к полу ножками. На столе, как главный экспонат, — большой серебристого цвета магнитофон. Интересно, не думают ли они, что я его украл?

Профессиональный полицейский в свежем мундире сидел лицом ко мне. Когда я проковылял в комнату, он вежливо указал на свободный стул:

— Садитесь, пожалуйста, мистер Бедфорд. Сожалею, что разбудил вас так рано, но мне нужно задать вам несколько вопросов. Хорошо? — У него были черные, обработанные бриолином волосы, как у дамского угодника, но разило от него чем-то грубым и мужским.

Я посмотрел на него понимающим взглядом, но он не изменил серьезного выражения лица.

— Слушаю вас, — пробурчал я.

Он потасовал бумаги на столе, повертел шариковой ручкой и нажал кнопку тюремного магнитофона. Записал на пленку время и дату, представил себя и сопровождавших меня копов в обычной полицейской манере.

— Ваше имя Бедфорд Джон, — произнес он. — Подтвердите это на звукозаписи, сказав: да, если не возражаете.

Я не возражал.

Коп улыбнулся:

— Сеньор Бедфорд, поймите, пожалуйста, что вам нечего опасаться, если вы не совершили преступления.

Я улыбнулся в ответ, почувствовав себя гораздо лучше.

— Меня зовут, как вы слышали, Эстрелада. Я расследую три подозрительные смерти, случившиеся вчера примерно в восемь тридцать вечера в Кастеллар-Аламанунья, и последовавший за ними пожар, который нанес большой ущерб крепости. Вы понимаете, о чем я говорю?

Я небрежно пожал плечами и осторожно ответил:

— Офицеры, которые привезли меня сюда из-за того, что я забыл свой паспорт, говорили, что там был пожар, погибло несколько человек.

— Вот именно, — кивнул коп. — Между прочим, вы неплохо говорите по-испански. Как вы добились этого?

Это был единственный комплимент, который я услышал в последние дни, такое всегда встречается с благодарностью. Я сообщил ему, что являюсь учителем, он же вздернул брови достаточно высоко, чтобы можно было прочесть в его глазах невысказанные слова.

«Бедные дети», — говорил его взгляд.

Он спросил, где я был между восьмью и девятью часами вечера в пятницу.

Я улыбнулся:

— Обедал с тетей. — Алиби в духе Диккенса, но мой ответ позабавил копов.

— Как это принято, — ухмыльнулся Эстрелада, его коллега хихикнул.

Я взглянул на него отсутствующим взглядом. Он сделал примирительный жест.

— Вы слышали когда-нибудь выражение «обедать с тетей»?

Я замотал головой:

— Нет. — Это выражение означало какую-то вещь, которая находилась в волшебном ящике на Тропе Ведьм. — Что-нибудь дурное?

Эстрелада громко рассмеялся:

— Нет, нет. Не имеет значения. Уверен, что вы говорите правду. Вам знакома крепость?

Я снова пожал плечами.

— Слышал о ней, но никогда там не был. Это не моя компания.

Коп кивнул.

— Каков же ваш круг?

Я быстро думал, но отвечал медленно:

— Он ограничен. Борцы за экологию и туристы. Все иностранцы — в ладах с законом. Что произошло?

Эстрелада оценивающе взглянул на меня и решил, что я не тот человек, которого он надеялся найти. Подумав еще две секунды, сказал:

— Там была мастерская, которую держал один немец. Насколько нам известно, к нему пришел местный житель в состоянии крайнего возбуждения и с паршивой канистрой бензина. С ним явились по крайней мере еще два человека. Состоялось бурное выяснение отношений. Мы придерживаемся версии, что те двое как-то одолели немца, его помощника, который числился инвалидом, и местного жителя. Их связали и окунули в бензин. — Эстрелада взглянул мне прямо в глаза. — Об остальном вы сами можете догадаться…

Мои брови взметнулись, внезапно я почувствовал нехватку кислорода в комнате.

— Полагаем, — вздохнул Эстрелада, — что этот инцидент связан с убийством двух полицейских офицеров и местного держателя бара, что произошло чуть раньше в этот же день. — Он протер глаза, словно не спал всю ночь, а затем бросил на меня унылый взгляд, будто ожидал ответов на все вопросы.