приветствие. Это был долгий путь возвращения к машине, но он был более занимательным, чем прямой путь. Снова повернув влево, я заметил, что продолжаю курить, а когда пытался преодолеть лестничный проход, мне пришло в голову, что человек, бегущий с горящей сигаретой, воистину совершает полет. Наконец, задыхаясь, неуверенный, что убежал от преследователей, я вынырнул на многолюдной улице, где оставил «тойоту».

Положение машины, стоявшей рядом с самым посещаемым хиппи баром, сделало ее естественным объектом, на который старались облокотиться различные черноволосые клиенты заведения. Но это была самая малая из моих проблем. Я нащупал в кармане ключи и обошел бочком площадь под высокой церковью, проклиная свое невезение и сожалея о невозможности выпить. У меня расходились нервы, как волны в штормовую погоду, пара стаканчиков чего-нибудь крепкого успокоила бы их и дала мне возможность сосредоточиться на оценке будущих испытаний. У подножия церковной лестницы я сделал передышку, борясь с соблазном повернуться и сходить в ближайший бар. Разве один-два быстрых глотка принесли бы мне вред? Я бросил взгляд на «тойоту»: она находилась на дистанции плевка, может, мне никогда не придется настолько приблизиться к ней, если поверну в сторону? Увы, выпивка — великолепная штука, но стоила ли она возможной потери машины? Я отринул колебания, выпрямился и пошел к машине. Выпить я могу где угодно в любое время, разве что не в тюрьме, решил я, когда один из парней, облокотившихся на «Старлет», отжался от машины и надел на коротко стриженную голову островерхую кепку в клеточку. В то же время его приятель вышел из окружения девчонок, улыбаясь белозубой улыбкой из-под пышных усов. Два копа — из местной полиции — стояли впереди меня, а два туриста подходили сзади, как пара терминаторов. Паника чуть не парализовала мою волю, но мозг работал на опережение, двигал мои ноги вверх по ступенькам лестницы справа. Единственной дверью была дверь в церковь, и мои трясущиеся руки потянулись невольно к ее большому металлическому кольцу. Когда я снова задышал, вдохнул благоухание ладана и сальных свечей католической церкви.

Свет сотни свечей отражался в золотых украшениях, обрамляющих сводчатое помещение. Святые и херувимы смотрели на меня с глубочайшим недоверием, когда я переводил взгляд с одного из них на другого с раскрытым от удивления ртом. За все время пребывания в Испании я никогда не переступал порог церкви, ее роскошь потрясла меня. То, что в сердце горного городка могло существовать нечто столь богатое и замысловатое, казалось невероятным, как находка сундука с сокровищем под навесом. Огромные белые колонны, подобно стволам пробковых дубов, очищенных от веток, возвышались до небес, поддерживая свод, разрисованный золотыми звездами, среди которых летали светловолосые ангелы. Я проглотил слюну и прошел по центральному нефу, пытаясь укрыться в тени бокового нефа. Нужно было найти другой выход, заднюю дверь, которая позволила бы мне подойти к машине под другим углом. Я нашептывал свои мысли, осматривая церковь по периметру и с благоговейным страхом поражаясь иконописной красоте храма. Вот как, оказывается, должны выглядеть церкви. Простые, одноцветные приходские церкви, сохранившиеся у меня в памяти с давних времен, обладали определенной ностальгической красотой, но именно это место могло сделать из меня христианина, думал я, поглаживая руками рельеф кресла, вырезанного в виде ставшего на колени ангела. Оно должно было стоить пять сотен фунтов стерлингов в любой валюте.

Возможно, роковым стечением обстоятельств я должен был очутиться в этом благоухающем храме раскаяния и рефлексии. Как большинство трусов, я исповедовал неверие в стройные религиозные учения, мысля существование Бога лишь для себя. Я думал, что религия была наследием древней чепухи, но на людях всегда старался казаться набожным. Я был похож на халявщика, пользующегося плодами труда Творца, но отвергающего его организацию. Хотел быть гостем везде, но не желал платить. К несчастью, крылатые херувимы, осмотрев меня с головы до ног, дали понять, что я не должен был входить в храм одетым таким образом, во власянице и разбитых ботинках, которые не гарантировали своего дальнейшего существования. Я не спорил. Я был тем же, что моя одежда, а гордыня и высокомерие, происходившие от бедности духа, не позволяли мне просить о милости.

Я обнаружил занавешенный альков, а за другой занавесью — запертую дверь. С точки зрения архитектурного проекта казалось возможным, чтобы дверь вела на боковую улицу, но меня крайне смущала необходимость шарить в ящиках обитого стола, чтобы найти ключ от двери. Я прошел мимо алтаря и спустился на цыпочках в другой альков, пытаясь создать для своих преследователей те же затруднения, которые испытывал сам. Должно быть, они узнали, что я владею их паспортами, но это могло случиться лишь в том случае, если Хенрик проболтался. В этом случае я не мог предположить, что они собирались со мной делать. Хотел Мерфи дать мне взбучку или отвести в полицию? Первое предположение было более реальным, поскольку он выглядел громилой с боксерским носом. Хотя внешность обманчива, как я часто намекал, когда пытался произвести впечатление на женщин.

Возможно, украденные паспорта были обнаружены в «транзите», и о наличии связи между ними и мной пострадавшей паре объяснили в полиции. Впрочем, это тоже казалось маловероятным. Гвардейцы просто вернули бы паспорта и порекомендовали злополучным туристам вернуться на побережье. Я тяжело опустился на церковную скамью, внезапно почувствовав ужасную усталость. Эта пара идиотов была не более чем раздражающим фактором и требовала к себе большего внимания, чем заслуживает. Она походила на пару москитов в кишащей змеями палатке.

Я откинул голову и взглянул на свод. Его просторная симметричность действовала на меня успокаивающе, как будто храм приглашал меня сбросить с себя бремя забот. Я снова вернул голову в прежнее положение.

Выхода не было.

Сейчас было время, неподходящее для крещения, а это место было плохо оснащено для такого обряда. Превращение моей души во что-то достойное спасения было бы под силу лишь региональным церковным властям, даже без учета событий последней недели. Теперь требовалось прямое обращение к высшей церковной власти, а лучшее, чего могла ожидать от меня местная церковь, состояло в сделке. Ей следовало быть простой и реалистичной, поскольку выдвигать обстоятельные требования мне было не по статусу. Я встал и обратился к Христу:

— Выведи меня отсюда, и я обещаю посетить церковь в ближайшее время. Позволь мне завладеть машиной и уехать. Обещаю Тебе прийти в Твою церковь с серьезными намерениями.

Я не надеялся спастись при помощи такого обращения, да оно ничего не значило, потому что, если Он действительно существовал, не нужно было слов, если же Он не существовал, я мог взять назад молитву к Господу, какие бы это ни повлекло за собой последствия.

Я был наркоторговцем и мыслил как наркоторговец. Если бы я продавал спасение как кокаин, должен был бы ожидать от каждого нового потребителя требования показать чистый образец. Я бы не стал этого делать, но тогда мой бизнес не основывался бы на любви и вере. Я оставил предложение церкви в подвешенном состоянии и вернулся к двери. Стоило ею заняться, чудеса ведь случались каждый день…

Стук о железную обивку старой дубовой двери убил мои фантазии. Я затаил дыхание и остановился как вкопанный, только сердце продолжало биться. Дверь открывалась, кто-то входил внутрь помещения. Я отпрянул с дрожью в боковой неф и нырнул в одну из двух исповедален с острым с желанием иметь при себе оружие. Оно — хорошее подспорье в большинстве ситуаций. Я не стал бы стрелять в людей, но мог произвести на них впечатление, гипнотизируя их немигающим масляным отверстием ради подчинения своей воле. Я наблюдал это по телевидению и сидел в первом ряду на премьере спектакля, устроенного Жан- Марком. Он заставил женщину думать о смерти.

Целеустремленная, уверенная поступь была все ближе — шаги человека, наделенного миссией; а я скрывался в церковном эквиваленте чулана с метлой. Было бы уместно соединить вместе руки, опустить голову и что-либо мямлить. Я слышал скрип двери, вдыхал запах чеснока и вина.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — произнес устало голос человека, будто посланного валить лес при помощи перочинного ножа.

Я медлил с ответом. Я исповедовался единственный раз, и тем не менее лгал. Отвечал неясно и невнятно, но, когда прочистил горло, стал говорить не то, что хотел.