городского джентльмена с криминальными корнями. Даже Бенуа с его бледно-желтым цветом лица выглядел благороднее, чем эта золотозубая крыса.
Арапчонок исподлобья смотрел на Бенуа. Тот бросил в ответ взгляд, предостерегающий юнца от попытки уйти. Копы старались не замечать их.
Жан-Марк поднял вверх три пальца.
— Кофе, пожалуйста, и коньяк.
Бармен поднял брови, метнув взгляд на гвардейцев.
— Коньяк?
Жан-Марк опустил руку.
— Не надо коньяк, мерси, только кофе.
Бенуа и араб продолжали смотреть друг на друга.
Жан-Марк все еще улыбался.
— Вы спятили, что ли? — сказал он с сияющим видом.
— Я ничего такого не делаю, — пробурчал арапчонок.
— Этот рябой стервец давно не был в публичном месте, — произнес напарник Моралеса. Он повернулся к бармену: — Сначала принеси кофе мне.
— В Англии вы учите в школах лишь французский, — продолжил Моралес, — верно?
Жан-Марк сцепил руки так, словно желал стиснуть рукоятку пистолета. Его указательные пальцы вытянулись, их кончики сомкнулись, образуя ствол. Он оперся подбородком на суставы больших пальцев и следил за мной из-за своей импровизированной пушки. Мне нужно было подумать, но болтовня копа не оставляла времени. Я понимал, что где-то в этом доме у дороги таятся возможность моего спасения и шанс отличиться для Моралеса, упрятав за решетку моих преследователей.
— Вы правы, — согласился я, — но вы читаете проповедь не по адресу, я ненавижу французов.
Единственным препятствием был Альберто. Если бы я позвал на помощь, никто бы не уберегся. Гвардейцы вызвали бы подмогу, бар наводнили бы полицейские, если бы они обыскали фургоны, машину Альберто, видимо, тоже не обошли бы своим вниманием. Нашли бы контрабанду, и он разделил бы судьбу французов.
— Думаю, русские хуже, — сказал Моралес. — У нас здесь с ними много хлопот.
Не исключено, что они позволили бы Альберто уйти, но это было маловероятно, а если бы они его схватили с поличным, его машина перешла бы в собственность государства. Возможно, они завладели его домом и на меня легла бы ответственность за банкротство этого доброго и восторженного человека.
— О нет, — возразил я, покачав головой и бросив ответный взгляд на Жан-Марка. — Французы гораздо, гораздо хуже, чем русские.
Под прикрытием этого праздного разговора следовало принять решение. И я его принял: благосостояние Альберто меня не касалось. Меня касалось лишь собственное благосостояние. Закон все решит по справедливости. Я сделал глубокий вдох и повернулся к Моралесу:
— Послушайте. Те трое парней, которые только что вошли…
Моралес повернулся и посмотрел на столик французов. Жан-Марк опустил руки и дружелюбно кивнул. Меня вдруг обеспокоила мысль, что в баре могла возникнуть перестрелка, но я верил в способность двух хорошо обученных полицейских либо разоружить, либо перестрелять трех неопытных разбойников.
Моралес взглянул на меня:
— Французы? Что вы хотели сказать о них?
Зашелестела занавеска в задней части бара, вошел Альберто, отгоняя муху.
— Следует делать то, что нужно делать, — произнес он с улыбкой, хлопая рукой по моей влажной ладони. — Приятель, нам нужно ехать!
— Рад был встретиться с вами обоими, — улыбнулся я копам.
Альберто исчез за занавеской, и я собрался последовать за ним.
Моралес меня задержал:
— Так что же все-таки с этими французами?
Моя пауза была короче того мига, за который меня мог настичь удар Жан-Марка.
— Ах да, — улыбнулся я. — Эти французы говорили, что им нечего бояться пары местных копов, то есть вас двоих. Понимаете, что я хотел сказать?
Моралес перестал улыбаться, а его напарник повернулся, чтобы взглянуть, кто это там придерживается слишком высокого мнения о себе.
— Пока, — помахал я рукой и вышел на солнечный свет.
— Опасность была так близка, — пробормотал я, когда мы помчались в сторону лесной долины. — Посмотри на мои руки.
Альберто улыбнулся.
— Что ты думаешь об этом копе?
— О Моралесе?
Альберто кивнул:
— Да, о Маттео Моралесе Сильвестре. Он из Арагона. Новичок. Раньше я с ним не встречался. Ну, и каково твое мнение?
— Он полагает, что умен, — начал было я, но мои слова перебила догадка. — Ты имеешь в виду, что знаешь другого копа?
— Конечно, — подтвердил он. — Восемьсот пачек сигарет «Винстон» в месяц и добавочный ящик кубинских сигар. Беда в том, что он пока не уверен в своем новом партнере. Вот почему мы…
Я перестал его слушать и стал разглядывать обрезанные пробковые дубы и груды пыльных веток, сложенные в тени на обочине дороги. Альберто повел «дацун» по горбатому мосту и полотну дороги, выложенному сухой галькой. Перед следующим мостом он увеличил скорость. Что-то в его вождении машины заставляло меня неважно себя чувствовать. Я опустил стекло дверцы, чтобы подставить лицо потоку воздуха.
Мы выехали из тени лесной долины на скалистый склон хребта. Казалось, кто-то открыл затворку плавильной печи. Я поднял стекло дверцы, закрыл глаза и передал себя во власть кондиционера. Подумалось, может быть, Мачадо был прав, ведь воспоминания о Луизе затемняли мое сознание. Ее лицо уже теряло ясные черты. Интересно, сколько пройдет времени до того, как она совсем забудется?
— Кто, — спросил Альберто, — забудется?
Я посмотрел на него так, словно уверовал в его способность читать мои мысли.
— Ты только что сказал, — объяснил он, — «она совсем забудется».
Я мысленно отметил необходимость в будущем следить в первую очередь за состоянием своей психики.
— Луиза, — промямлил затем. — Она ушла.
Альберто смотрел прямо перед собой.
— Ну, это твоя забота, дружище. Не моя.
Альберто имело смысл довериться. При всей своей странности он был осторожен, умен, не болтлив. То, что он считал меня другом, свидетельствовало об изъянах в его здравом смысле, но, в конце концов, кому-кому, только не мне критиковать его способность оценивать людей. В делах, где не замешаны наркотики, Альберто делал все возможное, чтобы помочь мне, а я мгновенно предал бы его, если бы предательство хотя бы на шаг способствовало моему спасению.
Дорога стала зигзагообразно подниматься в горы. Короткие прямые участки между высохшими до предела полями сменялись крутыми поворотами. Долина осталась далеко внизу. Прохладную тень пробковых дубов скрывала мерцающая дымка, в сиянии утреннего солнца отчетливо виднелась петляющая от бара полоска дороги. Альберто остановил «дацун» на широком повороте, покрытом гравием, выпрыгнул из машины.
— Прекрасная вода, — пояснил он, забирая с заднего сиденья пятилитровые контейнеры из-под минеральной воды. — Чистая, как горный источник.
Он перепрыгнул через обочину и скрылся, следуя по хорошо протоптанной тропинке через кусты к отдаленному источнику, прославившемуся, здесь не могло быть сомнений, своей целительной силой,
