Часть меня хотела посмотреться в зеркало тщеславия, чтобы увидеть то, что видел Альберто, но другая часть советовала не делать этого, поскольку тщеславие является привилегией, которую я не могу себе позволить. Альберто явно разбирало желание узнать, что со мной случилось, но профессиональная вежливость не позволяла ему спросить об этом. Я медленно сосал окурок и прикидывал, чем мне грозит откровенность.

— Бьюсь об заклад, ты думаешь, что меня немного побили.

Альберто уперся взглядом в дорогу.

— Мм, нет, — ответил он уклончиво.

— Думаешь, — возразил я.

Альберто покачал головой:

— Нет.

— Хочешь сказать, что тебе не приходила в голову мысль о моей вовлеченности в последнее время в силовые разборки?

— Нет.

Я вздохнул. Возможно, он говорил правду.

— Тогда что ты подумал?

Альберто набрал воздух в легкие, открыл рот, затем снова его закрыл.

— Я подумал, что ты не можешь быть быстрее самого быстрого автосборщика.

Я покачал головой:

— Это вздор.

— Вот именно, я полагаю, что ты выглядишь как дерьмо, — добавил Альберто.

— Меня побили, — сказал я. — Насколько плохо я выгляжу?

— Как дерьмо, — подтвердил Альберто. — Действительно плохо. Как старое раздавленное дерьмо, будто ты уже мертвец или попал в больницу, в общем, что-то в этом роде.

— О боже, — вздохнул я. — Что с моим лицом? Насколько его отделали?

Альберто скорчил гримасу и взглянул на меня с сочувствием.

— Приятель, я как раз и говорю о твоем лице. Ты имеешь в виду что-то другое? Кто это сделал? Национальные гвардейцы?

Минуту я думал, наблюдая, как мимо машины проносятся агавы.

— Нет, — ответил, — это были скалолазы.

Альберто издал протяжный свист.

— Скалолазы? — переспросил он, покачивая головой. — Вот сволочи.

Я кивнул:

— О да, наглые сволочи.

Откликнувшись на лай Карлито, мы высадили его возле ряда ульев на обочине дороги, затем поспешили проехать мост и спуститься в новую долину.

— Уверен, что его искусают пчелы, — высказал мнение Альберто, я устало кивнул. Желания говорить не было, и Альберто, должно быть, почувствовал это. — Включи радио, — предложил он.

Хорошая мысль. Я нажал кнопку и усилил звук.

«…комфорт, безопасность и, прежде всего, мощь. „Тойота-лендкрузер“ — вот все, что вам нужно, и даже больше. Это — Дженис Джоплин и Бобби Макги», — объявил Альберто откуда-то с гор.

— Неглупо с моей стороны, — откликнулся Альберто. — Я как раз думал о радиостанции.

Я переводил взгляд от него к радиоприемнику.

— Как, черт возьми, тебе это удается?

— Это происходит круглосуточно, — ответил он.

— Я имею в виду не твою рок-н-ролльную телепатию, — вздохнул я. — Имею в виду это… это вещание издали.

— Записи на пленку, — объяснил он. — Я остаюсь на всю ночь и делаю пленки. Сделав так, чтобы они соответствовали реальному дневному времени, я могу плевать на сборщиков налогов и акцизов. Пока они полагают, что вещание идет на пиратской частоте, я объект внимания лишь министерства внутренних дел.

Каждую ночь перед окончанием передач Альберто говорил слушателям, что на Коста-дель-Соль уже зажглись огни. Он никогда не говорил им, что в помещении радиостанции никого нет, и теперь я знаю почему. Это было отлично задумано, но я не мог не почувствовать разочарования.

Через десять минут мы остановились у длинного, низенького, выбеленного известкой здания на западном склоне очередной долины. На нем не было ничего, кроме остатков выцветшей треугольной рекламной вывески мороженого для обозначения того, что в этом доме находится бар. Я выбрался, кряхтя, из машины и поковылял в тень, моя одежда снова взмокла, хотя сейчас не было и девяти утра. Я с тревогой наблюдал за мерцающей на солнце дорогой, ожидая погони, между тем Альберто развернул квадратный метр ветоши и обтер пыльный корпус багажника своего желтого авто. Частично удовлетворенный, свернул ветошь, согнул ногу и поставил на колено картонную коробку, балансируя на одной ноге, пока не захлопнул полированную крышку багажника.

— На радиостанции «У Альберто» мы знаем, когда наступает самое подходящее время для бизнеса, — сказал он с улыбкой.

Я последовал за ним в бар. Он поставил коробку на стул и прислонился к стойке, находящейся рядом. Я щурился от недостатка света и изучал этикетки бутылок, стоящих за оцинкованным верхом стойки бара. Выпивка никогда не бывает слишком ранней, но Альберто напевал по-немецки песенку о маленькой белой корове, щиплющей сочную зеленую траву.

— …А мы благодарим ее за сыр, — вытягивал он ликующим тоном, пока не был остановлен резким звуком отдернутой занавески.

— Кофе? — спросил хозяин бара, пожимая руку Альберто и глядя на меня с откровенным любопытством.

Альберто повернулся и последовал его примеру.

— Кофе? — повторил он, как эхо.

— Да, замечательно, — ответил я, — и к нему анисовую водку, если можно.

Альберто пожал плечами. Я знал, что он был искренним трезвенником.

— С ним все в порядке, — успокоил он хозяина бара. — Его избили скалолазы.

Хозяин бара покачал головой и проворчал:

— Канальи!

Альберто снова перевел на меня взгляд, подмигнул, словно знал правду.

— Проходи и садись, — предложил он, однако я не хотел мешать его беседе с хозяином.

— Так и сделаю, — заверил я его, — только схожу и вымою руки.

Жена хозяина, ядреная сеньора в лиловом костюме из тонкой синтетической ткани, не повернула головы, когда я прошел мимо веревки для белья, на которой она развешивала такие же костюмы для просушки. Я поспешил пересечь двор под прохладной тенью лимонных деревьев и закрыться за алюминиевой дверью туалета, чтобы обдумать ситуацию.

Я зарывался лицом в руки, потягивался, тряс головой и скребся, стараясь не обращать внимания на тревожное чириканье воробьев и слабое подергивание погибающей мухи, попавшей в смертельную ловушку паука. Мне нужно было собраться с мыслями, проанализировать все обстоятельства, продумать будущие действия, составить план, но думалось только об анисовой водке и сигаретах. Я толкнул дверь и занял место в баре. В доме у Кровавой Мэри будет достаточно времени для размышлений.

Хозяин бара занимался загрузкой своего устройства для сигарет контрабандным товаром Альберто, а сам контрабандист рассматривал начинку магнитофона, в то время как за ним с восхищением следил мальчишка.

— Он — гений, — сказал я с улыбкой ребенку, — как Макгайвер.

Мальчик вежливо улыбнулся, но улыбка исчезла, когда он пробежал взглядом по моему лицу. Мальчишка покраснел и отвернулся.

— Понимаешь, — продолжал я невозмутимо, — Макгайвер, канадец, мастер по телевизорам, может исправить все.