телом.
Милко услышал звук секционной пилы. Когда он выглянул снова, Ганнибала видно не было.
Первым делом все привести в порядок. Ганнибал положил отрезанную от трупа руку на место и прикрепил ее несколькими быстрыми стежками за кожу. «Извините меня, — сказал он. — Я добавлю слова благодарности к вашему письму».
Весь как в огне, кашляя, чувствуя на лице ледяной холод, Милко пришел в сознание. Комната вертелась перед глазами, потом немного успокоилась. Он стал облизывать губы и отплевываться. По лицу текла вода.
Ганнибал поставил кувшин с холодной водой на край резервуара с формалином и уселся рядом, явно намереваясь поговорить. На Милко была надета цепная «упряжь» для покойников. Он был по шею погружен в раствор формалина. Остальные обитатели резервуара собрались рядом с ним и изучали его затуманенными от бальзамирующей жидкости глазами, и он отпихнул от себя их скукоженные руки.
Ганнибал изучил содержимое бумажника Милко. Достал из собственного кармана солдатский медальон и положил его рядом с удостоверением личности Милко на край резервуара.
— Так, Жигмас Милко. Добрый вечер.
Милко закашлялся и задергался.
— Мы говорили про вас. Я привез вам деньги. Отступные. Мы хотим, чтобы вы взяли деньги. Я привез их. Давайте я вас туда отведу.
— Великолепный план, как мне кажется. Вы убили столько людей, Милко. Гораздо больше, чем плавает здесь. Вы ощущаете их рядом с собой? Вон там, возле ваших ног — ребенок, погибший при пожаре. Старше, чем моя сестра, и наполовину поджаренный.
— Не понимаю, чего вы хотите.
Ганнибал натянул резиновую перчатку.
— Хочу услышать, что вы можете сказать о том, как съели мою сестру.
— Я не ел!
Ганнибал надавил Милко на голову и погрузил его в формалин. Через довольно долгий промежуток времени он вытащил его обратно, полил ему на лицо водой, промыв глаза.
— Больше так не говорите, — сказал Ганнибал.
— Нам всем было плохо, очень плохо, — забормотал Милко, как только смог говорить. — Руки замерзали, ноги гнили. Что бы мы тогда ни делали, мы это сделали, чтоб выжить. Грутас очень быстро сработал, она даже не… а вас мы оставили в живых, мы…
— Где Грутас?
— Если я вам скажу, вы позволите мне отвести вас, чтобы забрать деньги? Там много, в долларах. И еще можно получить деньги, много денег, мы ж можем их шантажировать тем, что я знаю, а вы будете свидетелем…
— Где Гренц?
— В Канаде.
— Правильно. Наконец-то вы сказали правду. Где Грутас?
— У него дом в Мийи-ле-Форе.
— Какая у него теперь фамилия?
— Он работает в фирме «Сатраг инкорпорейтед».
— Он продал мои картины?
— Только один раз, чтобы закупить кучу морфия, не больше. Мы можем получить их назад.
— Вы пробовали блюда в ресторане Кольнаса? Пломбир у него неплохой.
— У меня деньги в грузовике.
— Последнее слово будет? Прощальная речь?
Милко открыл было рот, хотел что-то сказать, но Ганнибал с грохотом захлопнул тяжелую крышку. Между крышкой и поверхностью формалина оставалось меньше дюйма воздушного пространства. Он вышел из комнаты. Милко бился головой о крышку, как лобстер в кастрюле. Ганнибал закрыл за собой дверь, и резиновые уплотнители противно взвизгнули, соприкоснувшись с крашеной поверхностью дверной коробки.
Инспектор Попиль стоял возле рабочего стола Ганнибала, разглядывая рисунок.
Ганнибал протянул руку к шнурку и, дернув его, включил огромный вентилятор, который начал со стуком и лязгом вращаться.
Попиль поднял взгляд на вентилятор. Ганнибал не знал, что еще он успел услышать. Пистолет Милко лежал между ногами трупа, под простыней.
— Инспектор Попиль, — сказал Ганнибал, беря шприц с контрастной жидкостью и делая очередную инъекцию, — извините, мне нужно все это проделать, пока снова не началось окоченение.
— Вы убили Дортлиха в лесу, раньше принадлежавшем вашей семье.
Выражение лица Ганнибала не изменилось. Он вытер кончик иглы.
— Его лицо было съедено, — сказал Попиль.
— Я бы отнес это на счет воронов. Их в тамошних лесах полно. Собака, помнится, не успевала отвернуться от своей миски, как они тут же набрасывались на ее еду.
— Ага. Вороны, которые делают шашлык.
— Вы говорили об этом леди Мурасаки?
— Нет. Случаи каннибализма имели место на Восточном фронте, и не раз, когда вы были ребенком. — Попиль повернулся спиной к Ганнибалу, наблюдая за его отражением в стеклянной дверце шкафа. — Но вы ведь об этом знаете, не правда ли? Вы сами там были. И вы были в Литве четыре дня назад. Вы отправились туда по законно полученной визе, но вернулись совсем иным путем. Как именно? — Попиль не стал дожидаться ответа. — Я скажу вам, как именно. Вы купили нужные бумаги через одного заключенного в Френе — а это уголовное преступление.
В комнате, где стоял резервуар с формалином, тяжелая крышка чуть приподнялась, и на краю появились пальцы Милко. Он вытянул губы, приложил их к крышке, засасывая воздух из узкого пространства, потом захлебнулся от всплеска раствора, прижался лицом к щели над краем и еще раз, захлебываясь, втянул ртом воздух.
В анатомической лаборатории Ганнибал, глядя в спину Попилю, слегка нажал на легкое трупа, которое выдало достаточно громкий выдох с бульканьем.
— Извините, — сказал он. — С ними иногда такое случается. Он подрегулировал бунзеновскую горелку под колбой, чтобы в той булькало погромче.
— На этом рисунке лицо не вашего трупа. Это лицо Владиса Грутаса. Такое же, как на рисунках в вашей комнате. Вы и Грутаса убили?
— Вовсе нет.
— Вы нашли его?
— Если бы я его нашел, даю вам слово, я отдал бы его вам — на ваше усмотрение.
— Не валяйте дурака! Вам известно, что он однажды отпилил голову одному рабби в Каунасе? Что он перестрелял в лесу кучу цыганских детишек? Вам известно, что он избежал суда в Нюрнберге, потому что свидетель получил дозу кислоты в глотку? Я то и дело натыкаюсь на его вонючий след, но он всякий раз от меня уходит. Если он узнает, что вы за ним охотитесь, он убьет вас. Это он убил ваших близких?
— Он убил и съел мою сестру.
— Вы это видели?
