своей одежды. Ботинки стояли рядышком прямо под манжетами штанин. Ферра слышал шаги Ганнибала, но взгляда не поднял.

— Добрый день, месье Луи Ферра, — поздоровался Ганнибал.

— Месье Ферра сейчас вышел, — сказал Ферра. — Я его представитель. Что вам угодно?

Ганнибал, даже не перемещая взгляда, вобрал в себя зрелище разложенной одежды.

— Я хочу просить его завещать свое тело медицинскому факультету для научных целей. С телом будут обращаться весьма уважительно.

— Вы ж это тело все равно заберете. Так что валяйте, утаскивайте.

— Я не могу и не стану забирать тело без его разрешения. И тем более утаскивать его.

— Ага, вот наконец ко мне пришел настоящий клиент! — сказал Ферра.

Он отвернулся от Ганнибала и беззвучно посовещался с собственной одеждой, так, словно он только что вошел в камеру и уселся на стул. Потом вернулся к решетке, отделявшей камеру от коридора.

— Он желает знать, почему он должен вам его отдать?

— Пятнадцать тысяч франков родственникам.

Ферра повернулся к своей одежде, потом обратно к Ганнибалу:

— Месье Ферра говорит: «К дьяволу моих родственников. Пусть себе тянут свои жадные ручонки, все равно им не получить и куска дерьма!» — Ферра понизил голос: — Простите за похабный язык — он в расстроенных чувствах, а дело-то серьезное и требует, чтобы я передавал его слова точно.

— Я прекрасно понимаю, — сказал Ганнибал. — Как вы полагаете, не согласится ли он передать эту сумму на дело, к которому его семья относится с презрением? Может быть, это доставит ему некоторое удовлетворение, месье?..

— Можете звать меня Луи — у нас с месье Ферра одинаковые имена. Нет. Думаю, он не согласится. Месье Ферра в некотором смысле живет отдельно от себя. И говорит, что имеет очень мало влияния на себя.

— Понимаю. Он не одинок в этом.

— Я едва ли могу поверить, что вы что-то понимаете, вы ведь и сами-то не более чем ре… не более чем школьник.

— В таком случае вы могли бы мне помочь. Каждый студент медицинского факультета обязан написать личное письмо с выражением благодарности донору, с телом которого он работает. Поскольку вы хорошо знаете месье Ферра, может быть, вы поможете мне написать такое благодарственное письмо? На тот случай, если он согласится?

Ферра потер лицо. Его пальцы выглядели так, словно на них имелись дополнительные суставы — в тех местах, где они были сломаны и неправильно срослись много лет назад.

— Да кто его станет читать, кроме самого месье Ферра?

— Оно будет вывешено на факультете, если он того пожелает. И все студенты его увидят и прочтут, а также всякие важные и влиятельные люди. Он также может переслать его в «Канар эншен»[50] для публикации.

— И что вы хотите в нем написать?

— Я хотел бы представить его как человека бескорыстного, выразить ему признательность за его вклад в науку — на благо французского народа, на благо прогресса медицины, что поможет грядущим поколениям, детям.

— К черту детей. Про детей не надо.

Ганнибал быстро написал в блокноте несколько теплых благодарственных слов.

— Как вы полагаете, это выглядит достаточно почтительно? — Он поднял блокнот повыше, чтобы Луи Ферра пришлось читать, глядя снизу вверх, — он хотел прикинуть длину его шеи.

«Не слишком длинная шея. Если „месье Париж“ не сумеет как следует ухватить его за его волосы, там почти ничего не останется ниже подъязычной кости, разве что для фронтального разъятия шейного отдела».

— Не следует забывать и о патриотизме, — заметил Ферра. — Когда Le Grand Charles[51] вещал по радио из Лондона, кто отозвался на его призывы? Ферра, он пошел на баррикады! Vive la France![52]

Ганнибал наблюдал, как приступ патриотизма раздул артерию на лбу предателя Ферра и заставил напрячься и рельефно выступить яремную вену и сонную артерию у него на шее — голова, в высшей степени подходящая для инъекций.

— Да-да, vive la France! — сказал Ганнибал и удвоил усилия: — Наше письмо должно особо подчеркнуть этот момент, что хотя его и называют вишистом, на самом деле он, стало быть, был героем Сопротивления, так?

— Конечно.

— Он спасал сбитых летчиков, надо полагать?

— Неоднократно.

— Осуществлял обычные акты саботажа?

— Очень часто, причем не заботясь о собственной безопасности.

— Пытался спасать евреев?

Четвертьсекундная заминка. Потом:

— Рискуя собственной головой.

— Подвергался пыткам, вероятно, и ему сломали пальцы — тоже на благо Франции?

— Но он все же мог ими пользоваться, чтобы гордо отдавать честь, когда Большой Шарль вернулся, — ответил Ферра.

Ганнибал кончил записывать.

— Я зафиксировал лишь самые основные моменты. Как вы полагаете, вы сможете ему это показать?

Ферра просмотрел записи на листе блокнота, касаясь каждого пункта указательным пальцем, кивая и приборматывая себе под нос:

— Можете также включить сюда некоторые показания его друзей по Сопротивлению, я могу их вам передать. Один момент, извините. — Ферра повернулся спиной к Ганнибалу и наклонился над своей одеждой. Потом обернулся назад с готовым решением. — Ответ моего клиента таков: «Merde![53] Скажи этому юному кретину, что я сперва должен получить „микстуру“ и промочить ею глотку, только потом подпишу это». Прошу прощения, но это его verbatim literatim[54]. — Ферра принял заговорщический вид и наклонился вплотную к решетке. — Тут из соседних камер ему сообщили, что он мог бы получить хорошую дозу опия — достаточную дозу, чтобы не почувствовать нож. «Чтобы уснуть без воплей» — вот так я бы сформулировал это в зале суда. Медицинский институт Сен-Пьер предлагает настойку опия в обмен на… разрешение. А вы можете дать опий?

— Я скоро вернусь к вам с ответом для него.

— Я не стану долго ждать, — сообщил Ферра. — Парни из Сен-Пьер скоро заявятся. — Он повысил голос и ухватился за перед нижней рубашки, как мог бы ухватиться за жилет, выступая с трибуны: — Я уполномочен также вести переговоры с парнями из Сен-Пьер от его имени. — Потом еще ближе к прутьям решетки и уже спокойным тоном: — Еще три дня, и бедняга Ферра будет мертв, а я буду горевать и лишусь клиента. Вот вы медик. Как вы думаете, это будет больно? Месье Ферра будет больно, когда…

— Совершенно не больно. Самое скверное время — это сейчас. До того. Что же касается самого момента, то нет. Ни на мгновение. — Ганнибал тронулся было прочь, когда Ферра окликнул его, и он вернулся обратно к решетке.

— Студенты не будут над ним смеяться? Над его интимными частями?

— Конечно, нет! Анатомируемое тело всегда закрыто простыней, за исключением непосредственно операционного поля.

— Даже если они… несколько необычные?

— Чем именно?

— Даже если они у него, ну… немного недоразвитые, эти части?

— Обычное явление, это никогда и ни при каких обстоятельствах не становится предметом