кричащего человека настолько высок, что создается впечатление, будто кричит ребенок.
Сидящие впереди пассажиры оборачиваются. Те из них, кто успел заснуть, просыпаются. Кто-то спрашивает:
– Боже мой! Мальчик, что с тобой? Доктор Лектер открывает глаза. Они смотрят прямо вдаль. На его коленях лежит рука. Это рука мальчика.
– Вы видели страшный сон?
Мальчишка не испуган. Он не обращает никакого внимания на протесты из передних рядов.
– Да.
– Я тоже часто вижу плохие сны. Я над вами не смеюсь. Доктор Лектер делает несколько глубоких вдохов, прижав затылок к изголовью кресла. Он чувствует, как к нему, растекаясь от линии волос по лицу, возвращается спокойствие. Доктор наклоняется к мальчишке и говорит доверительно:
– Ты поступил очень мудро, отказавшись от той гадости, которой здесь кормят. Никогда ее не ешь.
В самолетах перестали давать пассажирам письменные принадлежности. Доктор Лектер, к которому полностью вернулось самообладание, достает из кармана листок с эмблемой отеля и пишет письмо Клэрис Старлинг.
Вначале он нарисовал ее лицо. Рисунок этот в настоящее время находится в одной из частных коллекций Чикагского университета, но для серьезных ученых он доступен. На рисунке у Старлинг лицо ребенка и мокрая от слез прядь волос прилипла к щеке. Совсем как у Мишу…
Объем бумаг, папок и дискет, накопленных в крошечном кабинете Старлинг, приближался к своей критической массе. Просьба о выделении ей более просторного помещения осталась без ответа. Хватит. С отчаянием человека, которому нечего терять, она самовольно захватила большую комнату в цокольном этаже здания в Квонтико. В этой комнате Отдел изучения моделей поведения вознамерился организовать собственную фотолабораторию. Все упиралось в конгресс, который должен был выделить средства. В помещении не было окон, что, впрочем, компенсировалось изобилием полок. На входе вместо дверей висели тяжелые двойные темные шторы, Какой-то пожелавший остаться неизвестным коллега начертал на картонке черным готическим шрифтом «ДОМ ГАННИБАЛА» и пришпилил свое творение к занавеси у входа. Опасаясь потерять комнату, Старлинг сняла вывеску и приколола ее изнутри.
Почти в то же время она наткнулась на целую сокровищницу полезных материалов. Все они хранились в библиотеке Колледжа уголовного права Колумбийского университета, в помещении, именуемом «Комнатой Ганнибала Лектера». Там оказались как документы, связанные с его ранней медицинской и психиатрической практикой, так и стенограммы судебных разбирательств по возбужденным против него уголовным и гражданским искам. Во время первого посещения библиотеки Старлинг сорок пять минут ждала, пока служащие безуспешно искали ключ от «Комнаты Ганнибала Лектера». Придя вторично, она выяснила, что коллекцией заправляет какой-то бездельник аспирант и что собрание бесценных для нее документов пребывает в первозданном хаосе.
Разменяв четвертый десяток, Старлинг вовсе не обрела присущего зрелому возрасту терпения. Она обратилась в ведомство Генерального прокурора и с помощью Джека Крофорда добилась решения суда о передаче коллекции в ее подвал в Квонтико. Федеральные судебные исполнители перевезли все «сокровища» за один рейс микроавтобуса.
Как она и опасалась, решение суда погнало большую волну. В конечном итоге волна эта принесла к ней Крендлера…
За две длинные недели непрерывных трудов Старлинг сумела привести в относительный порядок полученные из библиотеки материалы, создав таким образом доморощенный «Центр доктора Лектера». В пятницу ближе к вечеру она смыла с рук книжную пыль, а с лица макияж и уселась на пол в углу, чтобы получше рассмотреть дело рук своих. Не исключено, что она на какой-то миг задремала…
Разбудил ее какой-то запах, и Старлинг поняла, что в комнате она не одна. Это был запах гуталина.
В помещении царил полумрак, и заместитель помощника Генерального инспектора бесшумно двигался вдоль полок, рассматривая книги и вглядываясь в фотографии. Постучать он не удосужился, тем более что стучать по занавесям было невозможно. Как бы то ни было, но он в любом случае не намеревался это делать. Двери тех, кто работал в подчиненных ведомствах и стоял ниже его по служебной лестнице, заместитель помощника всегда открывал без стука. Помещения в цокольном этаже здания в Квонтико были для него трущобами, двери в которых можно открывать ногой.
Одна из стен комнаты была целиком посвящена пребыванию доктора Лектера в Италии. Там присутствовало и большое изображение Ринальдо Пацци, болтающегося с выпавшими кишками под балконом палаццо Веккьо. На противоположной стене нашли отражение преступления, совершенные доктором Лектером на территории Соединенных Штатов. Здесь центральное место занимала фотография охотника-лучника, убитого доктором Лектером много лет назад. Тело висело на крюке, и на нем были все те раны, которые можно было увидеть на средневековой иллюстрации «Ранения человека». На полках стояли множество уголовных дел, а также папки с гражданскими исками людей, по мнению которых их близкие – пациенты доктора Лектера – преждевременно покинули земную юдоль.
Книги из личной библиотеки доктора Лектера времен его медицинской практики стояли в том же порядке, как когда-то в его кабинете. Старлинг расставляла их, изучая с помощью лупы сделанные полицией фотографии. Источником света в помещении служил вделанный в стену освещенный изнутри экран для просмотра рентгенограмм. К экрану был прикреплен рентгеновский снимок головы и шеи доктора Лектера. Другим источником света являлся экран монитора на маленьком столике в углу комнаты. В качестве экранной заставки Старлинг выбрала тему «Опасные существа». Время от времени экран погружался во тьму.
Рядом с компьютером лежали собранные с большим трудом, буквально по зернышку, обрывки записок, счета и магазинные чеки с указанием покупок. Все эти бумажки теперь проливали свет на образ жизни доктора Лектера как в Италии, так и в Америке до того, как он угодил в психушку. Это был своего рода каталог вкусов и предпочтений доктора Лектера.
Использовав в качестве стола плоскую поверхность сканера, Старлинг расставила на нем те немногие сохранившиеся предметы, которые когда-то находились в доме доктора в Балтиморе – фарфор, серебро, сияющей белизны салфетки и единственный подсвечник – четверть квадратного метра утонченности в
