него за спиной стоит Анук, за ней — остальные. Стена детских глаз и шёпота.

— А дальше что? — спрашивает он по-взрослому, всем своим обликом демонстрируя невозмутимость, хотя подбородок у самого измазан в шоколаде. — Что вы теперь будете делать? Что поставите в витрину?

— Это секрет, — ответила я, пожимая плечами, и продолжала, помешивая, вливать crime de cacao в эмалированный таз с расплавленной шоколадной глазурью.

— Нет, правда, — не унимался он. — Вы же должны что-то приготовить на Пасху. Ну, знаете. Яйца и прочее. Шоколадных курочек, кроликов, всё такое. Как в магазинах Ажена.

Я помню их из детства — парижские chocolateries с корзинами завёрнутых в фольгу яиц, полками, уставленными кроликами, курочками, бубенчиками, марципановыми фруктами, засахаренными каштанами, чёрным паслёном и филигранными гнёздами с печеньем и карамелью, а также сотнями разновидностей восточных миниатюр из сахарных волокон, которые скорее были бы к месту в арабских гаремах, чем на торжествах по случаю страстей Господних.

— Да, мама рассказывала мне про пасхальные сладости.

У нас никогда не хватало денег на то, чтобы купить что-нибудь из тех изящных лакомств, но у меня всегда был свой cornet surprise — бумажный пакет с моими собственными пасхальными подарками: монетками, бумажными цветами, раскрашенными яркой эмалью варёными яйцами, коробочкой из папье-маше, разрисованной цветными цыплятами, зайчиками и смеющимися детьми среди лютиков, одной и той же коробочкой каждый год, в которой я старательно копила на следующий праздник крошечные шоколадки в целлофане, чтобы потом подолгу с наслаждением смаковать их одну за одной тёмными незнакомыми ночами, застававшими нас на пути между большими городами, смаковать, глядя на мерцающие блики неоновых вывесок, просачивающиеся сквозь щели жалюзи, и слушая в тёмной тиши медленное и, как мне казалось, вечное дыхание матери.

— А ещё она говорила, что в канун Великой пятницы колокола тайком ночью покидают свои колокольни и церковные башни и на волшебных крыльях летят в Рим.

Мальчик кивнул, скривив губы в присущей подросткам циничной усмешке, свидетельствующей о том, что он сомневается в правдивости моих слов.

— Их встречает папа римский в бело-золотых одеждах, в митре, с золочёным жезлом. И они выстраиваются перед ним в ряд — большие колокола и маленькие, clochettes, и bourdons, колокольчики и куранты, carrillons и chimes, do-si-do-mi-sols — и терпеливо ждут, когда он дарует им своё благословение.

Моя мать знала множество нелепых детских сказок, от которых у неё самой глаза загорались восторгом. Ей доставляли удовольствие любые выдумки и предания — про Иисуса, про Остару, про Али- Бабу, и в её сознании грубая ткань народных поверий всякий раз превращалась в сверкающую парчу занимательных историй, которые сама она принимала за непреложную истину. Исцеление с помощью магического кристалла, путешествия в астрал, похищения людей инопланетянами, самовозгорания — моя мать во всё это верила или притворялась, что верит.

— И папа до глубокой ночи благословляет их одного за другим, а тысячи опустевших колоколен Франции в ожидании их возвращения молчат до самого пасхального утра.

И я, её дочь, с вытаращенными глазёнками, внимала её пленительным апокрифам о Митре, о Бальдре Прекрасном и Осирисе, о Кецалькоатле, о летающем шоколаде и коврах-самолётах, о трёхликой богине и полной чудес хрустальной пещере Аладдина, и о пещере, в которой на третий день воскрес Иисус Христос. Аминь, абракадабра, аминь.

— И слова благословения превращаются в шоколадки самых разных форм и видов, и колокола переворачиваются, чтобы принять их в себя и отнести домой, а потом всю ночь летят и, когда достигают своих башен и колоколен — в пасхальное воскресенье, — вновь переворачиваются и начинают звонить, делясь своей радостью…

Колокола Парижа, Рима, Кёльна, Праги. Утренний перезвон и траурный набат. Боем колоколов сопровождались любые перемены на протяжении всего периода наших скитаний. Пронзительный трезвон пасхальных колоколов до сих пор болью отзывается у меня в ушах.

— И шоколадки летят над полями и городами, а потом вываливаются из звонящих колоколов. Некоторые разбиваются при падении на землю. Но дети высоко на деревьях строят гнёзда и ловят в них падающие яйца, пралине, шоколадных курочек и кроликов, зефир и миндаль…

Жанно поворачивается ко мне. Он возбуждён, широко улыбается.

— Клёво!

— Вот почему на Пасху вы едите шоколад.

— Сделайте это! Пожалуйста, сделайте! — неожиданно с силой и благоговением в голосе произносит он.

— Что сделать? — спрашиваю я, ловко обваливая трюфели в какао-порошке.

— Ну это! Пасхальную сказку. Это же будет так здорово… колокола, папа римский и всё такое… Вы могли бы устроить праздник шоколада… на целую неделю… И у нас тоже были бы гнёзда… и мы ловили бы пасхальные яйца… и… — Он взволнованно умолкает и настойчиво тянет меня за рукав. — Мадам Роше… пожалуйста…

Анук за его спиной пристально смотрит на меня. За ней десять чумазых мордочек шевелят губами в беззвучной мольбе.

— Grand Festival du Chocolat. — Я раздумываю. Через месяц зацветёт сирень. Я всегда делаю для Анук гнёздышко с яйцом, на котором серебряной глазурью пишу её имя. Этот праздник мог бы стать нашим личным триумфом, наглядным свидетельством того, что городок принял нас. Идея для меня не нова, но в устах этого мальчика она звучит почти как свершившийся факт.

— Нужны афиши, — говорю я будто бы с сомнением.

— Мы их напишем! — первой предлагает Анук. Её лицо пылает возбуждением.

— И флаги… знамёна…

— Вымпелы…

— И Иисус из шоколада на кресте с…

— Папа римский из белого шоколада…

— Шоколадные барашки…

— Будем катать с горки крашеные яйца, искать сокровища…

— Пригласим всех, это будет…

— Круто!

— Так круто…

Я со смехом машу руками, призывая к молчанию. С моих ладоней летит едкая шоколадная пудра.

— Афиши за вами, — говорю я. — Остальное предоставьте мне.

Анук бросается ко мне, раскинув руки. От неё разит солью, дождём, кисловатым запахом почвы и тины, в спутанных волосах блестят капельки воды.

— Пойдёмте в мою комнату! — кричит она мне в ухо. — Можно, maman, да? Скажи, что можно! Мы начнём прямо сейчас. У меня есть бумага, карандаши…

— Можно, — разрешаю я.

Спустя час витрину украшает огромный плакат — эскиз Анук в исполнении Жанно. На нём крупными неровными зелёными буквами выведено:

«НЕБЕСНЫЙ МИНДАЛЬ» ОРГАНИЗУЕТ

GRAND FESTIVAL DU CHOCOLAT.

ОТКРЫТИЕ СОСТОИТСЯ

В ПАСХАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.

ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ!!!

НАЛЕТАЙ, ПОКА НЕ КОНЧИЛОСЬ!!!

Вокруг текста резвятся причудливые существа. Фигура в сутане и высокой короне, очевидно, папа римский. У ног его неряшливо наклеены вырезанные из бумаги колокола. Все они улыбаются.