вдоль опушки леса. Его широкие противопожарные просеки тянулись вдаль, как боковые нефы кафедрального собора. Вряд ли Макэра отважился бы на такую прогулку — он не выглядел любителем велосипедов. А чего именно хотел добиться я? Наверное, вымокнуть до нитки. Немного устав, я снизил скорость. Дорога проходила мимо белых деревянных домов и аккуратных полей Новой Англии. Я без труда представил себе, что в них по-прежнему жили женщины в строгих черных шапочках и мужчины, считавшие воскресенье праздничным днем, в который надлежало надевать костюм, а не снимать его.

На окраине Западного Тисбери я остановился в переулке Шотландца и сверился с направлением. Небо пугало надвигавшейся грозой. Ветер стал еще сильнее. Он едва не вырвал карту из моих рук. Фактически я был готов повернуть назад. Но мне показалось глупым сдаваться на самом финише, поэтому я снова сел на жесткое сиденье и закрутил педалями. Через две мили появилась развилка. Я съехал с шоссе и повернул налево к морю. Дорожка, ведущая к бухте, напоминала подъездной путь к вилле Райнхарта — все те же пруды, заросли карликового дуба и дюны. Единственным отличием были дома. Заколоченные на зиму, они в основном пустовали, но над парой труб поднимались тонкие вымпелы коричневого дыма. Проезжая мимо одного окна, я услышал радио, игравшее классическую музыку. Концерт для виолончели. И тут начался дождь — резкий и сильный. Холодные капли, похожие на град, разбивались о мое лицо и руки, наполняя воздух запахами моря. Какое-то время они поодиночке падали в пруд и шумели в зарослях вокруг меня. А затем внезапно, словно рухнула какая-то воздушная дамба, дождь хлынул сплошным потоком. Я вспомнил, почему мне не нравились велосипеды: они не имели крыш и ветровых стекол. У них не было калориферов.

Лишенные листьев веретенообразные кустарниковые дубы не давали никакой надежды на укрытие. Двигаться дальше было невозможно: видимость сократилась до нескольких метров. Я спешился и направился к низкому деревянному забору, намереваясь прислонить к нему велосипед. Моя двухколесная техника потеряла опору и с грохотом упала в лужу, вращая задним колесом. Не став поднимать велосипед, я побежал по шлаковой дорожке — мимо флагштока и к веранде дома. Там, под крышей, я наклонился вперед и яростно встряхнул головой, избавляясь от воды в волосах. Неожиданно за моей спиной раздался собачий лай. Дверь затряслась под напором мощных лап и когтей. Я думал, что в этом доме никто не жил — во всяком случае, он казался необитаемым. Однако в пыльном окне, затуманенном москитной сеткой, промелькнуло луноликое лицо, и через несколько секунд дверь открылась. Пес выбежал на веранду.

Я не люблю собак с такой же силой, с какой они не любят меня. Тем не менее я изо всех сил старался выглядеть очарованным этим лающим комком белой шерсти. Мне хотелось успокоить его владельца. Судя по коричневым пятнам на коже, по сильной сутулости и шишковатому черепу, проступавшему под поредевшим скальпом, старик уже подходил к девяностолетнему возрасту. Его одежда состояла из опрятного спортивного костюма, шерстяной кофты, застегнутой на все пуговицы, и клетчатого шарфа, который был обмотан вокруг тонкой шеи. Смущенно запинаясь, я начал извиняться за то, что нарушил его покой и уединение, но старик оборвал меня на полуслове.

— Ты британец? — спросил он, смерив мою фигуру косым взглядом.

— Да.

— Тогда все нормально. Ты можешь рассчитывать на убежище. На бесплатный кров.

Я плохо знал Америку и не мог судить по его акценту, откуда он был родом и чем занимался в жизни. Но мне показалось, что этот человек, перед тем как честно уйти на покой, работал на хорошо оплачиваемой должности. Иначе он не смог бы жить на острове, где даже лачуга с наружным туалетом стоила не меньше полумиллиона долларов.

— Значит, британец? — повторил старик, рассматривая меня через дужку очков. — Ты как-то связан с тем парнишкой Лэнгом?

— Некоторым образом, — ответил я.

— Он выглядит интеллигентным человеком. Вот только зачем он связался с этим чертовым кретином из Белого дома?

— Да, это всех интересует.

— Военные преступления! — покачав головой, произнес старик. — Я заметил слуховые устройства в его ушах. — Нас всех можно обвинять в подобных грехах! И возможно, скоро начнут обвинять. Только со мной это не пройдет. Я лучше доверюсь высшему суду.

Он печально хохотнул:

— Мне уже недолго ждать его.

Я не совсем понимал, о чем он говорил. Однако на веранде было сухо, и меня отсюда не гнали. Облокотившись на выцветшие перила, мы смотрели на дождь, пока дурная собака цокала своими когтистыми лапами по деревянному настилу. Через просвет в деревьях я видел море — огромное и серое, с белыми линями надвигавшихся волн, которые в бесконечном и упорном повторении напоминали мне помехи на экране черно-белого телевизора.

— Что привело тебя в эту часть острова? — спросил старик.

Мне не хотелось лгать ему.

— Недавно море вынесло здесь на берег тело моего знакомого. Я решил взглянуть на это место.

Чтобы он не посчитал меня каким-то вурдалаком или извращенцем, я торопливо добавил:

— Хочу воздать ему дань уважения.

— То дельце действительно странное, — сказал мой собеседник. — Ты ведь говоришь о британце, труп которого нашли несколько недель назад? Только течение не могло унести его так далеко на запад. И уж точно не в это время года.

— Что?

Я повернулся к старику. Несмотря на возраст, в его заостренных чертах лица и в проницательном взгляде сохранилось что-то юное. Седые редкие волосы были зачесаны со лба на затылок. Он выглядел как античный мальчик-следопыт.

— Это море знакомо мне всю мою жизнь. Однажды, когда я еще работал во «Всемирном банке», один чертов пройдоха пытался сбросить меня с парома. И я тебе так скажу: если бы это ему удалось, мой труп не вынесло бы на берег в бухте Ламберта!

Мои уши наполнились барабанным стуком. Сейчас я уже не могу сказать, была ли тому причиной моя кровь, пульсировавшая в венах, или просто струи ливня колотили по кровельной крыше.

— А вы сообщили об этом полиции?

— Полиции? Молодой человек! В моем возрасте я лучше потрачу оставшееся время на что-нибудь другое, чем на полицию! Хотя я поделился с Аннабет своими соображениями. Это с ней разговаривали копы.

Заметив мое недоуменное выражение, он снисходительно пояснил:

— Аннабет Вармбранд. Ее здесь каждый знает. Она вдова Марса Вармбранда. Ее дом стоит почти у океана.

Очевидно, старик понял, что я не улавливаю смысл его слов. Он начал сердиться:

— Да ведь это же она сообщила полиции об огнях!

— Каких огнях?

— Об огнях, которые мелькали на берегу в ту ночь, когда вынесло тело. Ничто в округе не ускользает от ее внимания. Недаром Кэй говорит, что каждую осень покидает остров с легким сердцем. Она знает, что Аннабет присмотрит за ее вещами в зимний период.

— И что же это были за огни?

— Я думаю, ручные фонари.

— Почему о них не сообщалось в прессе?

— В прессе?

Он издал еще одно скрипучее хихиканье.

— Аннабет не стала бы общаться с репортерами. Разве что только с главным редактором журнала «Мир интерьеров». Ей потребовалось десять лет, чтобы сблизиться с Кэй — а все из-за того, что та выписывала «Пост».

Он начал рассказывать мне о большом доме Кэй, который стоял на дороге к бухте Ламберта. Там часто отдыхали Билл и Хилари, и как-то раз туда приезжала леди Ди, хотя теперь от этого места остались лишь трубы. Через некоторое время я перестал его слушать. Дождь утих, и мне захотелось продолжить