которую она получала. Затем я приехал домой на каникулы и увидел ее. У меня был шок. Она походила на скелет. Врачи нашли у нее опухоль печени. Возможно, сейчас медицина могла бы помочь ей, но тогда…

Он сделал беспомощный жест.

— Через месяц она умерла.

— И как вы жили дальше?

— Я вернулся в Кембридж и продолжил обучение на третьем курсе… Вы можете сказать, что я искал забвения в увеселениях и прелестях жизни.

Лэнг замолчал.

— У меня было сходное переживание, — тихо сказал я.

— Правда?

Его бесстрастный тон говорил о многом. Он смотрел на океан, на тянувшиеся вдаль волноломы, и, судя по всему, его мысли находились еще дальше — за линией горизонта.

— Да.

Обычно во время интервью я не рассказываю о себе, а эта тема вообще является табу. Но иногда откровенность, проявленная призраком, помогает вытянуть из клиента бесценную информацию.

— Я потерял родителей примерно в том же возрасте. И как бы странно ни звучал мой вопрос, скажите: вы не находите, что смерть матери, несмотря на горечь утраты, сделала вас сильнее?

— Сильнее?

Он отвернулся от окна и хмуро посмотрел на меня. Я попытался объяснить свою мысль:

— В смысле уверенности в себе. То худшее, что могло случиться с вами, уже произошло, а вы уцелели. И тогда вы поняли, что можете действовать на свой страх и риск — по собственному усмотрению.

— Возможно, вы правы. Я никогда не думал об этом. Но что-то во мне откликается на ваши слова. Как странно! Я могу рассказать вам кое о чем?

Он придвинулся ближе ко мне.

— За всю свою жизнь я видел только двух мертвецов. Да-да, с дней юности и до сих пор! Хотя я был премьер-министром, со всеми вытекающими последствиями. Мне приходилось приказывать людям вступать в бой с врагом. Я посещал места, где террористы взрывали свои бомбы. И тем не менее после смерти отца я тридцать пять лет не видел мертвого человека.

— Кто же оказался вторым? — довольно глупо поинтересовался я.

— Майк Макэра.

— Неужели вы не могли послать на опознание одного из ваших телохранителей?

— Нет, — ответил он и покачал головой. — Не мог. Я должен был сделать это сам.

Лэнг снова замолчал, затем быстро сдернул с шеи полотенце и вытер им лицо.

— Наша беседа стала слишком мрачной, — сказал он. — Давайте сменим тему.

Я взглянул на список вопросов. В нем был целый раздел, посвященный Макэре, — не потому, что я хотел использовать материал о нем в книге (мне с трудом представлялось, как поездка Лэнга в морг для опознания мертвого помощника могла войти в главу с названием «Надежды на будущее»). Причиной являлось мое собственное любопытство. Однако я понимал, что в данный момент мне не следовало потакать своим желаниям. Я должен был жать на газ. Поэтому, пойдя навстречу клиенту, я выбрал другую тему.

— А что вы скажете о вашей учебе в Кембридже? Мы можем поговорить об этом периоде?

Я ожидал, что годы, проведенные Лэнгом в Кембридже, будут самой легкой частью моей работы. Мне довелось учиться там на несколько лет позже, и город с той поры почти не изменился. Он никогда не менялся сильно: в этом было его очарование. Я мог представить себе все клише и особенности Кембриджа — велосипеды, шарфы и мантии; лодки, пирожные и газовые плиты; грузчиков в котелках и трепетных хористок; пивные вдоль реки, узкие улочки, финские ветры; восторг от того, что ступаешь по камням, по которым некогда хаживали Ньютон и Дарвин. И т. д. и т. п. Читая рукопись, я думал, что мы с Лэнгом найдем много общего, поскольку мои воспоминания должны были сходиться с его переживаниями. Он тоже ходил на лекции по экономике, играл в футбол за вторую сборную колледжа и увлекался студенческим театром. Но, хотя Макэра подготовил список всех спектаклей с участием бывшего премьер-министра и привел цитаты из нескольких театральных обзоров, где говорилось о сценическом таланте Лэнга, в тексте чувствовалось что- то спешное и недосказанное. В нем отсутствовала страсть. Естественно, я винил в этом Макэру. Мне казалось, что строгий партийный функционер не питал особой симпатии к дилетантам на сцене и к их юношеским позам в плохо поставленных пьесах Ионеску и Брехта. И вдруг оказалось, что сам Лэнг уклонялся от подробного описания того периода.

— Какая давняя пора, — сказал он. — Я почти ничего не помню. Честно говоря, я не блистал талантливой игрой на сцене. Участвовал в спектаклях больше для того, чтобы соблазнять впечатлительных девушек. Только, ради бога, не вставляйте это в текст.

— Но вы были хорошим артистом, — возразил я ему. — Еще будучи в Лондоне, я читал интервью с театральными деятелями, которые утверждали, что из вас получился бы великолепный профессионал.

— Наверное, сцена не влекла меня так сильно, — ответил Лэнг. — Кроме того, актеры не могут менять мир вокруг себя. Это доступно лишь политикам.

Он снова посмотрел на часы.

— Неужели вам нечего рассказать о Кембридже? — возмутился я. — Ведь тот период жизни был очень важным для вас. Вы вышли из тени.

— Да, мне нравились те годы. Я встретил там несколько великих людей. Но Кембридж не был реальным миром. Он оказался страной фантазий.

— Понимаю. И именно за это я люблю его.

— Я тоже. По секрету скажу вам, что мне нравился театр.

Глаза Лэнга засверкали от приятных воспоминаний.

— Ты выходишь на сцену и играешь какого-то героя! Ты слышишь, как люди аплодируют тебе! Что может быть лучше?

Его смена настроения поставила меня в тупик.

— Прекрасно, — произнес я. — В ваших словах чувствуется реальная жизнь. Давайте вставим в текст этот кусочек?

— Нет.

— Почему?

— Почему нет? — со вздохом спросил Лэнг. — Потому что мы пишем мемуары премьер-министра.

Он внезапно ударил кулаком по подлокотнику кресла.

— С тех пор как я стал политическим деятелем, мои оппоненты, желая нанести мне обиду или доставить неприятность, все время называют меня чертовым актеришкой.

Он вскочил на ноги и зашагал по комнате.

— Ах, этот Адам Лэнг! — протяжно произнес он, изображая карикатурный образ англичанина из высшего света. — Вы заметили, как он меняет голос в зависимости от того, в какой компании находится? О, да-да!

Затем он спародировал хрипловатого шотландца:

— Нельзя верить тому, что говорит этот жалкий ублюдок. Парень просто лицедей! Он даже в туалет идет в сценическом костюме!

Через секунду, сцепив руки в молитвенном жесте, он уже был напыщенным, рассудительным обывателем.

— Трагедия мистера Лэнга заключается в том, что актер может быть хорошим лишь в той мере, насколько это позволяет ему пьеса. Наш премьер-министр, похоже, слишком заигрался!

Он повернулся ко мне. Я лишь восхищенно покачал головой. Его тирада изумила меня.

— Признайтесь, что в последнем монологе вы немного сгустили краски.

— Увы! — ответил он. — Это пассаж из редакционной статьи в газете «Таймс». Ее опубликовали в тот день, когда я объявил о своей отставке. Заголовок назывался «Как легко уйти со сцены».

Он сел в кресло, пригладил волосы и вдруг со злостью закричал:

— Поэтому, если вы не против, мы не будем останавливаться на тех годах, когда я увлекался