Джей вытащил носовой платок из сумки и остановил кровь; он мерз и жалел, что не захватил свой плащ «Берберри». Еще он достал один из сэндвичей, купленных на станции утром, и заставил себя поесть. Вкус омерзительный, зато отступила тошнота, и Джей, кажется, немного согрелся. Уже почти ночь. Ломтик луны поднялся ровно настолько, чтобы легли тени, и, несмотря на боль в ноге, Джей с любопытством озирался. Он бросил взгляд на часы, почти ожидая увидеть светящийся циферблат «Сейко», которые ему подарили на Рождество, когда ему было четырнадцать, и которые Зет разбил в последнюю, самую кошмарную неделю августа. Но «Ролекс» не светились. Тгор[49] вульгарно, mon cher. Керри всегда предпочитала высший сорт.

В тени, на углу дома, что-то пошевелилось.

— Эй! — крикнул он, встал, опираясь на здоровую ногу, и похромал к дому. — Эй! Пожалуйста! Погодите! Тут есть кто-нибудь?

Что-то хлопнуло по стене дома — тот же глухой звук. Ставня, видимо. Джею показалось, что он видит ее контур на фиолетово-черном небе, видит, как она расхлябанно качается от ветерка. Он вздрогнул. Все- таки никого. Если б только забраться в дом, спрятаться от холода.

Окно футах в трех над землей. Внутри широкий подоконник, наполовину заваленный мусором, однако Джей обнаружил, что вполне в состоянии расчистить себе путь. Воздух пахнул краской. Выставив перед собой сумку, Джей осторожно перебросил ногу через подоконник, в комнату, нащупывая осколки стекла. Глаза привыкли к темноте, и теперь он видел, что в комнате почти ничего нет, не считая стола да стула посередине и какой-то груды — тюки, наверное, — в углу. Опираясь на стул, Джей добрался до угла и обнаружил спальный мешок и подушку, аккуратно свернутые и придвинутые к стене, а также картонную коробку с банками краски и связкой восковых свечей.

Свечей? Что за черт?..

Он полез в карман джинсов за зажигалкой. Обычная дешевенькая «Бик» почти выдохлась, но ему удалось высечь огонек. Свечи были сухими. Фитиль зашипел и занялся. Пламя уютно осветило комнату.

— Ну хоть что-то.

Можно спать здесь. Вполне уютно. Есть одеяла, постельное белье и остатки обеденных сэндвичей. На мгновение он забыл о боли в ступне и усмехнулся: наконец-то дома. Это надо отметить.

Он порылся в сумке, достал одну из бутылок Джо и кончиком перочинного ножа срезал печать и зеленый шнурок. Явственный аромат бузины разлился в воздухе. Джей отпил, наслаждаясь знакомым, насыщенным вкусом фруктов, оставленных гнить в темноте. Определенно удачный урожай, сказал он себе и, несмотря ни на что, слабо рассмеялся. Он выпил еще чуть-чуть. Невзирая на вкус, вино согревало, отдавало мускусом; Джей сел на свернутую постель, глотнул еще, и ему полегчало.

Он снова полез в сумку и достал радио. Включил, наполовину ожидая лишь белый шум, который слушал всю дорогу от Марселя, но, как ни странно, сигнал был четким. Не ретростанция, конечно, но что-то местное, французское, тихие музыкальные трели, которых он не узнавал. Джей снова засмеялся, внезапно закружилась голова.

В сумке четверо «Особых» вновь слились в хоре, забродившей мешанине криков, свиста и воинственных кличей, что лихорадочно двоились, пока напряжение не обернулось диким, тревожным, вульгарным шампанским звуков и впечатлений, голосов и воспоминаний, взболтанных в горячечном коктейле триумфа. Оно тянуло меня, тащило, и на миг я перестал быть собой — «Флёри», респектабельным винтажом с легчайшим оттенком черной смородины, — но стал варевом вкусов, кипящим, и бурлящим, и бьющим в голову в дикой вспышке тепла. Что-то вот-вот произойдет. Я знал. И внезапно упала тишина.

Джей внимательно огляделся. Мгновение он дрожал, словно ощутив порыв ветра, ветра нездешнего. Краска на стене свежая, заметил он; рядом с банками краски — вымытые и аккуратно уложенные в поддон кисти, еще влажные. Ветер свежел, пахнул табаком и цирком, жженым сахаром, яблоками и кануном середины лета. Радио тихонько потрескивало.

— Ну, сынок, — раздался голос в тени, — смотрю, ты не спешил.

Джей развернулся так быстро, что чуть не потерял равновесие.

— Осторожней, — добродушно посоветовал Джо.

— Джо?

Он не изменился. Старая кепка, футболка с «Худышкой Лиззи», рабочие брюки и горняцкие ботинки. В руке два винных бокала. Перед ним на столе стояла бутылка «Бузины 1976».

— Всегда говорил, что рано или поздно ты к нему привыкнешь, — довольно отметил он. — Бузинное шампанское. Изрядно по мозгам бьет, а?

— Джо?!

Вспышка радости опалила его, столь неистовой, что бутылки задрожали. Теперь все понятно, бессвязно подумал он; теперь все стало на свои места. Знаки, воспоминания — все ради этого, все наконец понятно.

А потом навалилось осознание, как пробуждение ото сна, где все как будто колеблется на грани объяснения, но рассыпается на осколки с рассветом.

Разумеется, этого не может быть. Джо сейчас за восемьдесят. Если он еще жив. Джо смылся, отчаянно сказал себе Джей, яко тать в нощи, не оставив ничего, кроме вопросов.

Джей смотрел на старика, озаренного свечами, на его блестящие глаза и смешливые морщинки под ними и впервые заметил, что все в Джо — даже мыски горняцких ботинок — словно позолочено сверхъестественным светом ностальгии.

— Ты ведь не настоящий? — спросил он. Джо пожал плечами.

— А что настоящее? — беспечно спросил он. — Да ничего, сынок.

— Настоящее — в смысле, по-настоящему здесь. Джо терпеливо взглянул на него, как учительница на отстающего. Голос Джея взвился почти от злобы:

— Настоящее — в смысле, существующее материально. А не в моем обманутом, пропитанном винными парами воображении, или как первый симптом заражения крови, или как внетелесный опыт, в то время как настоящий я сижу где-нибудь в белой комнате, в одной из этих рубашек с длинными рукавами.

Джо спокойно смотрел на него.

— Значит, ты вырос и стал писателем, — заметил он. — Всегда говорил, что ты смекалистый паренек. Ну как, написал что-нибудь приличное? Заработал деньжат?

— Деньжат заработал уйму, а вот приличное написал только одно. И слишком давно. Черт, поверить не могу, что и вправду сижу и разговариваю сам с собой.

— Всего одно, говоришь?

Джей снова поежился. Пронизывающий ночной ветер тянул из-за полуоткрытой ставни беспокойным нездешним сквозняком.

— Похоже, я и правда болен, — тихо сказал Джей сам себе. — Токсический шок или вроде того. Чертов капкан. Я схожу с ума.

Джо покачал головой.

— До свадьбы заживет, сынок. — Джо всегда перескакивал на местный говор, когда был ироничен. — Обычный капкан на лис. Мужик, который здесь жил, держал кур, а чертовы лисы вечно шастали по ночам. Он даже помечал лоскутом места, где капканы.

Джей посмотрел на обрывок фланели, зажатый в руке.