Они обменялись кольцами, и рука Кэте так дрожала, что кольцо, которое она хотела надеть на палец Шауберга, упало. Я поднял его, и старик заиграл на фисгармонии «Так возьми же меня за руку», а девицы зарыдали навзрыд уже без всякого удержу.

Мы поставили свои подписи на разных документах, после чего все перецеловались. Мадам поцеловала меня, потом Шауберга и Кэте, Кэте поцеловала меня и Шауберга и всех девушек подряд, а все девушки поцеловали Шауберга, и мадам, и Кэте, и меня, и друг друга, и даже служащему загса перепало несколько поцелуев.

Мышеловка расцеловала старичка, игравшего на фисгармонии, дала ему денег и попросила сыграть еще песенку «Рапсодия». Но старик ее не знал, поэтому заиграл вместо «Рапсодии» «Лунный свет», и от этого Мышеловка вновь залилась слезами, так как «Рапсодия» была любимой песенкой Кэте и Шауберга, и она хотела, чтобы ее сыграли для них, а «Лунный свет» был любимой песенкой ее и Шорша, и Мышеловка приняла ее так близко к сердцу, что у нее началась настоящая истерика. Я вывел ее в темный пустой вестибюль, где дал глотнуть из плоской бутылочки (захватил немного на всякий случай). Бедная Мышеловка успокоилась, но не сразу и все время повторяла, что Господь покарал и проклял ее за грехи и что она обречена до самой смерти давить белых мышей пальцами и оставаться шлюхой, а я все утешал ее и угощал виски, когда остальные гости уже начали выходить из зала.

Вдруг Шауберг оказался рядом со мной.

Он явно был чем-то взволнован.

– Пойдемте со мной.

Он повел меня в канцелярию загса, где телефонная трубка лежала рядом с аппаратом на письменном столе.

– На проводе мой студентик. Служащий был так любезен, что на минутку вышел из комнаты.

– Что случилось?

– Это насчет вашей падчерицы. На этот раз он не упустил ее из виду.

Я взял трубку.

– Алло!

Робкий голос спросил:

– Мистер Джордан?

– Да. Говорите.

– Надеюсь, у меня не будет неприятностей, если я вам скажу… Послушайте, в полиции я буду все отрицать!

– Если скажете все, что знаете, получите деньги! А неприятности – только если не скажете! Откуда вы звоните?

– Из телефона-автомата на углу Литценбургер-штрассе и Лэйс-Аллее. Чуть дальше вниз по улице стоит машина. Мужчина и ваша… и девушка вошли в дом.

– Что за мужчина?

– Я видел его только сзади. По-моему, еще довольно молод. Ездит в красном «ягуаре». Шофер моего такси сказал…

– Что?

– Что он едет слишком быстро. Один раз…

– Перестаньте молоть чепуху! Какая у него машина?

– Я же сказал: маленький красный «ягуар». Стоит прямо перед домом.

– Номер вам виден?

– НН-НС 111.

– Я приеду, как только смогу. Побудьте у телефонной будки. Только если эта пара выйдет из дома, следуйте за ними. – Я бросил трубку и выбежал из комнаты, не сказав Шаубергу ни слова. Стремглав спустился по лестнице. Плюхнулся на сиденье машины. И сразу же пролетел мимо знака «стоп».

«Ягуар». Маленький красный «ягуар».

НН-НС 111.

Такой номер легко запомнить.

Эта машина принадлежала красавцу Хенесси, ассистенту Джекки: тому самому, который собирался жениться на хорошенькой монтажистке Урсуле Кёниг, так напоминавшей ему Шерли. Так напоминавшей ему Шерли. Так напоминавшей ему…

«Последуешь за мной, как конь по шахматной доске, с ума сойдешь, любимая, в тоске…»

Он мерз возле телефонной будки в потертом пальто на рыбьем меху – лицо бледное, очки в темной роговой оправе, черные волосы ежиком. Нос у него покраснел и распух, и он без конца чихал.

– Вон она. – Приятель Шауберга двинул подбородком в ту сторону, где стояла машина.

Литценбургер-штрассе – широкая торговая улица с множеством новостроек, между которыми кое-где еще ютятся старые, изъеденные временем домишки – приземистые, с почерневшими черепичными крышами, чудом уцелевшие в войну. Оживленное уличное движение. Трамваи, автобусы и легковушки лихо проносились мимо нас. Суббота. Полдень.

Опять пошел снег, на этот раз пополам с дождем. Все казалось серым и грязным – и небо, и дома, и