– Моя падчерица думает, что я… что мы с вами… что вы…

– Что я ваша любовница?

– Да.

Наташа вдруг залилась краской и стала глядеть вперед. Ее сынишка делал ей знаки, и она отвечала ему тем же способом.

– Миша сказал, что он благодарит вас за то, что вы пригласили нас на эту экскурсию. – (Я помахал Мише рукой. Он тоже помахал мне.) – Я тоже благодарю вас за эту поездку, – сказала Наташа. – Можно мне еще стакан виски?

Я налил ей до краев.

Тяжелые ворота шлюза раздвинулись, и мы въехали в шлюзовую камеру, отделявшую этот канал от следующего; за нами последовали и все остальные катера. В камере с железобетонными стенами было тенисто и холодно.

– Я сказал Шерли, что незнаком с вами. Выдал вас за кинофанатку и мою поклонницу. Простите меня.

Наташа ничего не ответила и смотрела только на Мишу.

– Теперь Шерли знает, как вас зовут. Может статься, что она вам позвонит или к вам зайдет и задаст вам какие-то вопросы. Поддержите ли вы… поддержите ли вы мою версию? Для меня от этого так много зависит.

– Я с вами лично незнакома. Никогда с вами не говорила. Я кинофанатка. Ваша падчерица любит вас, правда?

– Не понял.

– Вы прекрасно все поняли. Она очень хороша собой и очень молода.

– Ей девятнадцать.

– Она, по-видимому, очень несчастна.

Тут наша лодка остановилась перед вторыми воротами шлюза. Миша подошел к нам, лихорадочно жестикулируя. Его нежное лицо зарделось от радостного возбуждения.

– Он говорит, ему было очень интересно стоять за штурвалом, но нельзя ли ему теперь посидеть немного с нами?

Я кивнул, и Миша сел между нами, что-то пролаяв при этом.

– Вы слышали? – На глазах Наташи опять выступили слезы.

– Да.

– В последнее время он все чаще издает звуки. И все громче! Послезавтра мы с ним опять пойдем к отоларингологу.

– Желаю вам счастья, Наташа. Вам и ему.

– Мы тоже желаем вам счастья, мистер Джордан. Вторые ворота раздвинулись. Наш рулевой обернулся.

– Не съездить ли еще и в Ганзейскую гавань?

– Да, пожалуйста, – сказал я.

– Спасибо, не надо, – возразила Наташа. – Поедем обратно.

– Слушаюсь, сударыня, – ответил лодочник.

Наша моторка скользнула в узкий канальчик и понеслась назад к Эльбе. Вдруг я почувствовал, что Миша положил свою ручку на мою руку, и увидел, что другой он ищет руку матери. Схватив нас обоих за руки, он беззвучно рассмеялся во весь рот, и глаза засверкали от счастья. Так мы долго сидели рука об руку, словно маленькая счастливая семья. Рулевой все это время стоял к нам спиной. Он курил. Внезапно Миша вновь начал оживленно жестикулировать.

– Он говорит, что очень хотел бы нарисовать для вас картинку. И нарисует все, что вы захотите.

– Пусть рисует то, что ему самому хочется.

– Хорошо. Я ему скажу, что пошлю вам картинку по почте. – Наташа больше не смотрела на меня. Она смотрела на суда и лодки, на воду и небо, на Таможенную гавань и на город, но не на меня. – А сама разорву ее и выброшу.

– Лучше сохраните.

– Зачем? – Она резко обернулась ко мне, и я увидел, что она плачет. Прижав Мишу к себе, чтобы он не заметил ее слез, она еще раз спросила: – Зачем? Как напоминание об этом часе?

Сняв очки, она вытирала слезы, пока Миша взволнованно «говорил» пальцами. Потом отрицательно покачала головой.

После этого Миша грустно взглянул на меня.

– Что он сказал?

– Ничего.

– Что он сказал?

– Он спросил, не собираемся ли мы сообщить ему важную новость.