когда Мария взошла на престол, она, вероятно, назначила бы его первым королевским врачом в память о матери. Тем не менее Мигель часто навещал королеву, и именно он объявил мертвым старого пчеловода Марии в тот день в парке Уайтхолла, когда там гуляла Елизавета. В первый же месяц своего правления королева Мария похоронила одного старого пчеловода и одного врача и заменила обоих более молодыми преданными слугами.
«Во-вторых, Джон де Скути, — писал Сесил, — который до глубокой старости жил в Лондоне, страстно болел за испанскую идею и папскую религию и в свое время служил аптекарем у королевы Екатерины, сотрудничая с де-ла-Са. У доктора Скути была дочь по имени Сара Скоттвуд — вышла ли она замуж за некого Скоттвуда или поменяла фамилию отца на англизированный вариант в целях анонимности, с уверенностью сказать не могу. Сара тоже была знакома с травами — и королевой — и после смерти отца в прошлом году бесследно исчезла из Лондона».
Елизавета сделала мысленную пометку о том, чтобы попросить Сесила подергать за нужные ниточки и разузнать, как выглядела эта Сара Скоттвуд, урожденная Скути. А также имелись ли среди наследников де-ла-Са женщины.
Сесил включил в список и другие имена, но Елизавету больше всего злил и тревожил последний пункт.
«И вам известно, не так ли, — написал юрист, — хотя я не вижу здесь никакой связи с травами, что Мария де Салинас, фрейлина королевы Екатерины, которая до последнего черного дня хранила верность госпоже и публично заявляла, что люди Анны Болейн подсыпали яд ее предшественнице, была приемной матерью Беатрис, жены лорда Томаса Поупа, всегда сопровождающей вас…»
«Не всегда, — закипая, думала Елизавета. — Би находит предлоги, чтобы навещать в Кенте сестру. Но даже поездки в близлежащий Мейдстон не мешают ей вести неусыпное наблюдение».
Таким же неутешительным было предостережение Сесила о том, что оба кентских замка — Хивер и Лидс, — в которых принцесса намеревалась опереться на родственников Болейнов, были связаны с опасными иностранцами. Он бы постарался как можно скорее сообщить ей об этом, если бы ей самой уже не было это известно.
В конце письма Гарри собственной рукой заверил Елизавету в своей преданности и верности. При мысли о дорогом кузене принцесса перестала тереть разболевшуюся челюсть и позволила губам растянуться в улыбке. Гарри объяснял, что люди, покушавшиеся на него, горланили свой проклятый боевой клич с иностранным акцентом; он был как никогда уверен в этом. Они с Сесилом обсуждали это и пришли к выводу, что произношение вполне могло быть испанским, учитывая мелодичность и кастильское присюсюкивание.
— С вами все в порядке, леди Елизавета? — снова прервала ее размышления Би. — Вы и только вы настаивали на этом путешествии, но у вас всю дорогу нездоровый, бледный вид. А ваша вспыльчивость и отказ от цивилизованного общения говорят мне, что тут дело не только в зубной боли.
— Уверена, — ответила Елизавета, глядя прямо перед собой, — что общество в Кенте заметно улучшит мое настроение. Ах… взгляните, там, между деревьями. Как я люблю эти старые особняки, обнесенные рвами. Когда-то люди знали, как не пускать врага за ворота.
Би только фыркнула, когда Елизавета пришпорила Грифона и поскакала в авангарде группы.
— Помни, Дженкс: ты мой камердинер и мы жили за границей, — сказал Нед, когда на следующий день, ближе к обеду, они вдвоем въехали в маленький городок Эденбридж. — Поскольку наши герои мало смыслят в том, что тут происходит, и направляются в Лондон, им нужно разузнать у местных, что к чему. И на этот раз не стой, разинув рот, и не хлопай меня по спине, когда я заговорю с акцентом образованного лондонца.
Эденбридж, расположенный неподалеку от фамильного гнезда принцессы Елизаветы, замка Хивер, и в десяти милях от Айтем Моута, где сегодня отдыхали и устраивались все остальные, был единственным поселением в округе, которое с натяжкой можно было назвать городком. Ряд сгорбленных, крытых соломой фахверковых зданий, в нижних этажах которых располагались магазины, а в верхние пускали за плату всех желающих, напоминал Неду сотни других поселений, в которых он бывал вместе с актерской труппой. Церквушка с кладбищем на задворках, несколько мазанок и всего один более-менее приличный дом теснились по краям узкой, изрытой канавами улицы.
Кое-кто останавливался и глазел на приезжих, но не прозвучало ни единого приветственного слова. Хотя попасть под копыта лошадей не было ни малейшей опасности, какая-то женщина втащила детей в дом и с шумом захлопнула двери. Несколько человек поглядывали на незнакомцев из окон на втором этаже, но тут одна старуха с испещренным морщинами лицом с громким стуком захлопнула ставни, и все остальные последовали ее примеру.
Двое всадников остановили коней у заросшего плющом трактира, который, по всей видимости, назывался «Голова королевы». На то не было никаких указаний, кроме поскрипывавшей на ветру выцветшей вывески с изображением женщины в короне. Волосы у женщины были черными, это могла быть либо Екатерина Говард, либо — в этих краях, где о Екатерине Арагонской не могло быть и речи, — Анна Болейн.
На лице Дженкса отразилась тревога. Нед тоже был обеспокоен. Обычно деревенские жители относились к чужакам дружелюбно или хотя бы с интересом. Дженкс все время оглядывался по сторонам, чтобы не пропустить нападения, но это не мешало мужчинам продолжать разговор.
— Ее высочество говорила, что я могу поспрашивать, как здесь отзываются о Болейнах, Нед. Я много раз слышал лондонский говор. Но я буду подыгрывать тебе, как подыгрывал принцессе Елизавете в Уивенхо.
Поскольку Неду нравились искренность и прямота Дженкса, а также его почтительность, он кивнул, вместо того чтобы с отвращением покачать головой. Мег, по крайней мере, никогда бы не хватило глупости предположить, будто любой сумеет, когда ему вздумается, изобразить чужой выговор, и особенно речь знатных особ.
— Просто не забывай побольше слушать и поменьше говорить, — подбодрил Нед Дженкса. — Я все разыграю как по нотам. Буду подражать лорду Генри Кэри, ведь он был за границей и недавно вернулся домой. Но нет — это не значит, что я назовусь его именем, — поспешно добавил актер, предугадав следующий вопрос Дженкса, прежде чем тот успел открыть рот.
Они привязали лошадей, и Нед бросил какому-то оборванцу гроут[97] , чтобы тот за ними присмотрел. Мальчишка начал было пятиться, но от блеска монеты его подошвы приросли к земле.
Неда приятно удивило то, какой воздух был в общем зале «Головы королевы» — умеренно чистый, по сравнению с другими подобными заведениями, в которых ему приходилось бывать. От камыша на полу не несло псиной или перепачканными в навозе сапогами.
Шестеро завсегдатаев и человек за стойкой тоже вели слежку, отметил Нед. Когда они с Дженксом вошли, все разговоры стихли. Ни приветствий, ни вопросов, ни даже оскорблений. Нед как ни в чем не бывало заказал две кружки пива. Представившись и сообщив, что они просто заглянули проездом с кентского побережья в Лондон, актер почувствовал, что сказал не то.
Нахмуренные лбы, суровые взгляды и напряженные позы подсказали актеру, что он не произвел благоприятного впечатления.
— В Лондон, значит, возвращаетесь? — буркнул человек за стойкой.
Он был лысым. Его бычья шея была такой короткой, что голова как будто сидела прямо на округлых плечах и норовила скатиться на пол. Краем глаза Нед заметил, как трое украдкой подбираются к ряду огромных деревянных бочек, и это означало, что где-то за его спиной притаились еще три человека. Он медленно исполнил изящный поворот и прислонился спиной к чану с пивом. Дженкс положил свободную руку на рукоять меча. Что же, ради всего святого, здесь происходит? Обычно Нед легко распознавал незнакомцев. Что он упустил?
— Но мы едем не по придворным делам, ничего особенного, — поспешил добавить Нед, обращаясь уже ко всем присутствующим. — Просто мы надеялись узнать свежие новости в наших краях.
К его досаде один из посетителей закрыл дверь и, скрестив руки на груди, навалился на нее.
— То бишь, — протянул бармен, — это неофициальный визит, вы просто собираете сведения. А
