темном бархатном платье с присборенными плечами, напоминавшими крылья ангела. Точно такой же я привез с собой из Мосона.
Что доказывает одно, подумал я: это может быть только Виола. Портрет поставили здесь в память о ней, уже после ее смерти. Но тут я вспомнил надпись на обороте моей фотографии. «Зеленые рукава», и дата… 1949 год… 10 марта. Я вытащил снимок из рамки и проверил его оборотную сторону: пусто.
Я открыл все ящички бюро: тоже пусто. Как и в ящиках письменного стола. Но, закрывая нижний, я вдруг расслышал шелест бумаги. Я опустился на колени, и ударивший мне в нос запах пыльного и провонявшего псиной ковра на мгновение вернул меня в жаркий январский день в Мосоне. Я вытащил ящик из стола и увидел смятые листы бумаги, завалившиеся за стенку. Записка Виоле от «Эди», очевидно, возвращающей некоторые письма после смерти ее подруги. На нескольких страницах, явно из этих писем, я увидел хорошо знакомый острый почерк и подпись «В». И среди них мне попался единственный машинописный лист — очевидно, недостающая страница рукописи «Призрака».
«Зе Брайарз»
Черч-Лейн
Крепли, Суррей
Пятница, 26 ноября
Дорогая Виола!
Я обнаружила эти письма в маминой тумбочке. Знаю, ты просила сжечь все твои письма, но я не смогла; надеюсь, ты не обидишься. Больше не могу писать, но очень жду нашей скорой встречи.
С любовью,
Эди
* * * …с Евой и Хьюбертом смотреть «Вишневый сад» в прошлую среду. Похоже, сегодня модно восхищаться Чеховым, но мне он кажется скучноватым, и я призналась в этом, что повергло X. в шок. Потом слушали Вагнера в «Ковент-Гарден» — «Валькирий» на немецком, — я люблю слушать оперу, когда не понимаю, о чем поют, но должна сказать, что в молодости Вагнер мне нравился больше. Я имею в виду до войны. Слушая оперу, поймала себя на том, что все время думаю о цеппелинах, и, конечно, сразу вспомнила Джорджа. Бедный мальчик — как всегда обаятельный, хотя в последнее время мы редко видимся. Я живу надеждой, что он найдет себя.
На следующей неделе мы едем к Флетчерам в Хит; С. с каждым годом становится все скучнее, но я без ума от Летти. Если позволит погода, мы погуляем.
Вновь перечитываю «Священный источник» — сама не знаю почему, — он меня просто завораживает. Иногда мне кажется, что Г. Дж. — это просто переодетая Мария Корелли (ты понимаешь, о чем я), но потом я вспоминаю и другие его сказки «Как это было», «Райский уголок», «Аналой мертвых» — никто другой не смог бы это написать, я уж не говорю про «Поворот ключа»…
Всегда твоя, В.
Феррьерз-Клоуз
25 июля 1934 года
Дорогая Мадлен!
С облегчением узнала о том, что тебе не грозит опять рвать зубы. Зубы — это корень зла (прости за каламбур), во всяком случае, я так шучу перед каждым походом к дантисту. Не знаю, почему они называют это веселящим газом, лично у меня ни разу не возникало желания рассмеяться, когда ковыряются у меня во рту. Ну, хватит об этом.
У девочек все хорошо. Энн выучила наизусть всю «Прекрасную даму» (Айрис считает, что шестилетнему ребенку это ни к чему, но я не вижу ничего плохого). Мисс Дрейтон прекрасно ладит с ними — они просто обожают ее, и я надеюсь только на то, что она останется у нас. Вчера мы водили их на прогулку на Парламентский холм — для Филлис было тяжеловато, но она не жаловалась. По дороге домой мы встретили капитана Энструзера, и он, как всегда, пришел в восторг от девчонок.
В последнее время Энн часто расспрашивает про катастрофу, но я не замечаю, чтобы кто-нибудь из девочек чувствовал себя сиротой или обделенной чем-то. Если бы только окружающие (прежде всего взрослые, которые уж должны соображать) не относились к ним как к сиротам. Как ни печально об этом говорить, но, по правде, им сейчас живется гораздо лучше, чем если бы они жили с Джорджем и Мюриэль. Я вообще сомневаюсь в том, что этот брак продержался бы долго. Бедный Джордж… Контузия, это так ужасно. Хотя, как он однажды признался мне, если бы он был капралом, а не лейтенантом, ему светил бы расстрел за трусость, а не инвалидность. Так было с одним из его сослуживцев. Эта мысль прочно засела у него в голове и вообще сильно подействовала на его психику. Он сказал, что унижение от потери нерва (такой диагноз он сам себе ставил, что бы ни говорили врачи) страшнее, чем самый жуткий ночной кошмар.
Не думаю, что в августе поеду в Шотландию, так что если ты…
* * * …наверняка, но на следующей неделе, если такая чудная погода продержится, обязательно съезжу в Девон навестить Хильду.
Ты спрашивала меня, что стало с «адской машиной» Альфреда — для меня это навсегда останется в памяти как memento mori. Никогда не забуду тот день в Кристал-Пэлас: вспоминаю всякий раз, когда читаю «Сувенир». Его игрушка разрушила иллюзию о бессмертии, о бесконечности времени, которой наслаждаешься в молодости. Альфред был помешан на этом приборе и стремился обладать им во что бы то ни стало. Но лично мне он всегда казался источником зла, темной силой. Думаю, это и определило мой выбор, когда я предпочла выйти замуж за другого. (Предвижу очевидное возражение: а разве кто-то думает иначе?)
Юность глупа — утраченные иллюзии, это точно. Но это и пленяет. Кажется, я не говорила тебе, но через несколько лет после войны я написала об этом новеллу. Все эти годы я не занималась творчеством — не было стимула, а потом ко мне пришла эта идея и уже не отпускала, пока я не перенесла ее на бумагу. И вот год-два спустя — думаю, не больше — Джордж возьми да женись. Понятно, что у него не было выбора: Энн была уже семимесячным ребенком. А потом случилась эта беда. Конечно, простое совпадение — в литературе полно примеров того, что сироты воспитываются родственниками, — но было в этом что-то зловещее. Во мне как будто открылся дар ясновидения, и мне это не понравилось. Я отложила рукопись; уничтожить ее я так и не решилась.
Странно, как можно писать о том, чего не можешь сказать. Надеюсь, Эди уже выздоровела.
Вечно твоя,
В.
