милосердный. Уж я-то знаю, на что он способен. Эх, дурачки… Вы и представить себе не можете, какой у него туз в рукаве!

— И какой же?

— Напустил туману и смылся. Хотел своей философией всем мозги запудрить. Пешками сделать в своей игре. Теология — штука гибкая: трактуй как хочешь. Внушил быдлу, что оно — соль земли. А потом раздал всем ущербные мозги, чтобы никто не заметил подвоха. Вот жулик! Кому он голову морочит! Я же знаю, в глубине души он мечтает, чтобы я победил. Первый раз он дал маху, когда засомневался, что его повяжут. Глупо. Весь план пошел наперекосяк. Ты и правда думаешь, что он хотел умереть? И все для того, чтобы мы поверили, будто с нами произойдет то же, что и с ним, когда мы дадим дуба? Ерунда! Никто не хочет смерти. Нету в ней ничего интересного. И уж тем более того, на что вы все рассчитываете. Мама дорогая, какой вас ждет сюрприз! Последние волосенки дыбом встанут.

На лице бригадира ясно читались испуг и смятение. Он решил, что задремал и потерял нить разговора. Или Квейгмайер говорил о ком-то другом?

— Ты-то меня понимаешь, — сказал желтозубый, косясь на пассажира — Ты же у нас образец, мясо первой категории.

— Ага, — тупо откликнулся бригадир, глядя в окно.

Квейгмайер рассердился на себя. Надо было выбирать слова попроще и говорить помедленнее.

— Я сейчас в суд еду, хочу поспеть к началу бала.

— В газете писали, что парень этот недоразвитый, — бригадир облизнул пересохшие губы, вытер пот со лба и с тоской посмотрел на решетку обогревателя. — Дескать, не ведал, что творил. А еще у него внутри пять или шесть личностей намешано.

Бригадир вытер лоб рукавом. Глаза заливал пот. Вот бы поставить печку на минимум, а лучше вообще включить кондиционер. Рубашка совсем промокла. Волоски на руке влажно поблескивали.

— Шизоидные функции. — Квейгмайер щелкнул пальцами. Его развеселило неожиданное прозрение бригадира. Это надо же, а с виду совсем дурак. — Вот именно. Эх, люди-люди, нет бы глаза протереть и приглядеться к его ликам повнимательней. Вы бы такое увидели! Раздвоение личности цветочками показалось бы.

Грузовичок остановился перед светофором. Желтозубый раздраженно фыркнул.

— Забавно, что красный свет означает «стой». — Он ухмыльнулся, мысли галопом неслись вперед. — Не думал об этом никогда? Я вот всегда задумываюсь над всем, что вижу. Люблю строить гипотезы. Очень уж бурное у меня воображение. Я из вечных страдальцев, из тонких артистических натур. Этакий импрессионист.

— Во многой мудрости много печали. — Бригадир, которого отчаянно мутило, испуганно вытер рот.

— Это точно, — насмешливо усмехнулся Квейгмайер. — Тут не поспоришь. Так о чем бишь я? Ах да, красный. Он мчится по нашим венам. Поддерживает в нас огонь жизни. Красный — это тревога. Пожар. Кому только в голову взбрело, будто это — цвет остановки? Какая глупость! Согласен?

— А разве в венах кровь не голубая? По-моему, она только на воздухе краснеет. — Бригадир уже едва шевелил губами.

— Эх, бестолочь. Я же тебе не о цвете толкую. Я об идее. Концепции. Абстракции. Гипериллюзии.

— А-а.

— Красный — это концепция.

Светофор загорелся зеленым, машина покатилась вперед, а Квейгмайер даже не взглянул на дорогу.

— Осторожней! — выдохнул бригадир. — Катимся!

— Да не дергайся ты, — спокойно ответил желтозубый. — Сиди спокойненько и слушай. Лучше красного цвета не сыскать. Разве ж можно его так бездарно использовать? От нынешней символики одно расстройство. Все шиворот навыворот. Красному надо радоваться, а им людей стращают. Вон, коммунисты, к примеру, красные. Уж куда страшнее. Против красного вечно козни всякие строят. А ты глянь на небо, задери голову-то. Восход красный и закат красный. Это ж красотища! Нет, думать — это не по вашей части… Эй, ты, часом, не уснул? Я тут с тобой разговоры умные разговариваю, а ты только пыхтишь да охаешь. Мог бы начальничка-то и уважить, послушать немножечко. Нет, я, конечно, понимаю, у людей с абстрактными идеями вообще нелады. От таких идей у них мозги вскипают. Но как же душу-то развивать, если совсем не думать?

Грузовичок набирал скорость, разгоняясь на прямой дороге. Стрелка спидометра подбиралась к концу шкалы. Бригадир нащупал дверную ручку. Широко распахнутые глаза побелели.

Квейгмайер непринужденно облокотился на руль, будто это был не руль вовсе, а подоконник. Однако взгляд желтозубого оставался при этом цепким и внимательным.

— Ну, допустим, в венах кровь голубая, тут ты прав. Видишь, я даже соглашаюсь иногда. И почему красный — знак остановки, понять могу. Хоть это и неправильно. Ведь когда из тебя кровь вытекает, она же краснее некуда, и, значит, все, конец. Но главное, что я тебя выслушал. Уж такие мы, тонкие артистические натуры, — всех слушаем, со всеми соглашаемся.

Бригадиру очень хотелось, чтобы Квейгмайер заткнулся. Ему казалось, будто он спит и видит кошмарный сон, воздух постепенно сгущается, ощущение нереальности происходящего крепнет. На грузовик надвигался бампер передней машины. Бригадир осторожно глянул на хозяина. Желтозубый кротко улыбался.

— Как… это… вы… — заикаясь, пробормотал бригадир. Он вцепился в приборную панель обеими руками, потные пальцы все время соскальзывали.

— Вот что в крови важно, так это поток, ровный ритм. Как бы ты оценил мою работу по шкале между девятью с половиной и десятью?

— Что?

— Это инерция нас толкает, приятель. — Желтозубый довольно закрыл глаза и начал дышать глубоко и ровно. — Ты погляди, какая красота! И делать ничего не надо!

— О чем это вы?

Бригадир вжался в кресло. Стрелка спидометра давно перевалила за отметку сто. Грузовик лавировал между машинами, пересекал двойную сплошную линию, выезжал на встречную полосу и возвращался обратно. Визжали шины. Казалось, с бригадира снимают железную стружку.

Желтозубый замахал руками.

— Ну что вы, что вы. Нет-нет, вы очень любезны, но я не заслуживаю такого внимания. — Он смиренно склонил голову и стыдливо продолжил. — Талант всегда одинок. И тот дурак об этом знал, вот и дал мне пинка под зад. Не потерпел конкуренции.

Квейгмайер откинулся на спинку сиденья, вцепился в руль и вздохнул, всем своим видом демонстрируя, как глупо тратить такие грандиозные способности на простое управление машиной.

Бригадиру почудился запах горелой пластмассы.

Желтозубый горестно взглянул на пассажира.

— Один, один, совсем один. — Он обиженно потрогал подбородок. — И всегда я был один. Такому могучему интеллекту разве легко ровню сыскать?

Убийца стоял на углу возле здания суда. Он сунул в рот пальцы и с удовольствием потрогал гладкие ямочки и мягкие припухлости в тех местах, где когда-то были зубы. Подушечка нащупала острый обломок гнилого резца.

На другой стороне улицы стоял сын убийцы. Вот оно — живое подтверждение человеческого бессмертия. Генетическое море. Мелькнула знакомая ассоциация, убийца улыбнулся.

«Море крови внутри каждого из нас, и оно вечно проливается наружу».

Щен нервничал, но держал себя в руках, он настороженно оглядывался и разговаривал с Джой. Скажет пару слов и быстро взглянет на дорогу. Разве можно так себя вести! Убийца посмотрел на здание суда и сплюнул под ноги. Липкая струйка слюны протянулась по краю тротуара. Розовая от крови. Он удовлетворенно покивал, но тут же снова вспомнил о мальчике и сердито фыркнул.