стихия звезды. И больше ничего!
- Неужели свои мысли о любви я должен нести высоко, наподобие знамени?
Хаким вмешался в разговор. Он сказал:
- Спор пустой. Поверьте мне, друзья: человек одинаково обязан своим существованием и любви, и поэзии. Что же до их объединяющего имени, то оно существует. И знаете, как оно произносится?
Омар Хайям воздел руки к небу и торжественно провозгласил:
- Жизнь, друзья, жизнь!
Он обнял своих друзей, прижал каждого к груди.
- Вот так, как я обнял вас, - сказал он, - так и жизнь объемлет и любовь и поэзию. Если за поэзией не признавать права называться самой жизнью, значит, выхолостить ее. Как холостят баранов и прочих животных. Да, друзья мои, я пришел к этому выводу, прожив почти сорок пять лет.
Васети попытался поймать хакима на слове;
- Значит, ты поэт, хотя ты это и пытаешься отрицать.
Хаким энергично возразил:
- Я говорю о поэзии, а не о поэтах. Поэт - Фирдоуси. Поэты - Рудаки и Дагиги. Поэт в наше время- хаким Санаи. А все те, кто наловчился сочинять бейты и рубаи, газели и касыды, - все эти 'цари поэтов' при дворах, позорящие просвещенный слух, - дурацкие создания. Я говорю не об их поэзии. Я говорю не о поэзии, угодной шахам, султанам, хаканам и их многочисленным визирям. Это не поэзия! Это подобие поэзии, фальшивая подделка. Когда мудрые люди говорят слово 'поэзия', значит, имеют в виду саму жизнь, то есть жизнь, продолжающуюся в поэзии, один из рукавов реки жизни. А река жизни - да будет вам известно! широка и необъятна.
Васети сказал:
- Уважаемый хаким, нас сейчас трое. Над нами только звезды, а под нами спящий Исфахан. И мы должны говорить только правду. Верно говорю?
- Да, - подтвердил хаким. - Это условие нашей дружбы, общей работы и общей цели.
- Прекрасно! - воскликнул Васети. - Ответь мне, уважаемый хаким: что есть твои стихи?
Во вселенной наступила тишина. Секунда. Другая. Целая минута тишины! Омар Хайям обдумывал свой ответ: правдивый, искренний.
- Какие стихи ты имеешь в виду?
- Которые мы читаем на полях твоих геометрических вычислений и философских трактатов, - пояснил Васети.
Опять тишина во всей вселенной. Секунда. Другая. Целая минута тишины! И хаким ответил:
- Это часть моей жизни. - И скороговоркой добавил - Но я не поэт. Это звание слишком высокое. - И еще добавил: - Эклиптика пронизывает все существо созвездия Девы. Очень жаль, что где-то рядом нет созвездия Поэзии...
- А Лира? -спросил Хазини.
- Это не совсем то. На ней может бренчать любой.
- Аллах накажет тебя! - говорит Айше.
- Ну и пусть! - отвечает Омар Хайям.
- И ты не боишься его гнева?
- Боюсь.
- А почему же ты говоришь 'ну и пусть'? Хаким не желает нынче ломать голову над различными вопросами. Он отвечает весело первыми сорвавшимися с языка словами:
- А потому, Айше, что гнев твой страшнее. Эта небольшая лужайка, на которой устроились Айше и Омар Хайям, словно зеленое ложе. Со всех сторон она окружена кустарниками. В двух шагах шумит, пенится на камнях, бурно лижет берега светло-зеленая река Заендерунд. Над головою кусок неба - с одеяло, не больше. Такое синее небо, излучающее зной. На траве белая скатерть. Вина и фруктов вдоволь. Фрукты и жареное мясо. Зелень и мясо. Но главное - вино. Такое сыскать не так-то просто. И тонкостенные глиняные чаши отменной работы. Их очень много. Ибо хаким любит в разгар пирушки разбивать чашу о какой-нибудь камень. Черепки разлетаются в стороны. С треском. И Омар Хайям хохочет. Ему становится веселее, когда разбиваются чаши...
Сколько лет Айше? Может быть, восемнадцать? Ее мать убирает нижний этаж обсерватории. Это бедная женщина. И у нее единственная дочь. У Айше большие, грустные глаза. Хаким их называет турецкими. И поясняет:
Глаза турецкие - прекраснейшие в мире.
Айше краснеет, бледнеет и снова краснеет.
- Я очень стар? - спрашивает Омар Хайям, Она не отвечает.
- Наверное, очень, - вместо нее произносит сам хаким.
- Нет, не очень, - говорит она. И краснеет. - Аллах накажет тебя.
- За что же, Айше?
- За то, что изменяешь ей...
Он привлекает ее к себе: ну зачем забивает она себе голову чужою любовью?
- Я люблю всех женщин, - говорит Омар Хайям.
- Как всех? - удивляется Айше.
- Разумеется, всех. Очень просто.
И он целует ее. И ей волей-неволей приходится верить ему, ибо нет, наверное, на свете поцелуев слаще этих...
- И потому я люблю тебя, - поясняет он.
- А ее?
- Ее тоже.
Он подносит ей чашу с вином. Отпивает из собственной. Омар Хайям советует ей пить без промедления и пьет сам. Разве можно не пить, когда с ним Айше?..
Он спрашивает ее:
- Айше, откуда у тебя такие точеные ножки? ...
- От аллаха.
- А эти груди?
- От аллаха.
Омар Хайям задумывается. Ненадолго. Разве, можно погружаться в думы в такие минуты? Ведь рядом Айше!
- Аллах накажет тебя, - строго говорит Айше.
Он ничего не хочет слышать. При чем тут аллах? При чем другие женщины? Разве можно не пить и не любить?..
