- Не знаю. Может быть, потому, что хотелось бы вечно наслаждаться жизнью. Султан расхохотался.
- И телом?..
-- Да, и телом.
- Прекрасно! - Его величество указал на фиал, стоящий перед Омаром, и на фиал, стоящий перед визирем. - Выпьем за чудесную плоть!
- В наши годы? - прошептал визирь. Султан расхохотался пуще прежнего.
- А почему бы и нет?! Разве любовь - удел только молодых? А? Почему мы должны целиком уступить ее господину Хайяму? Только потому; что он моложе? А? Нет, я не уступлю! А ты?
Главный визирь угрюмо молчал.
Ученый сказал:
- У тебя, твое величество, всегда хорошо. Хорошо для сердца и ума, для глаз и ушей. Здесь, под твоим добрым взглядом, вырастаешь на целую голову. И когда я думал о смерти, я хотел сказать, что невозможно представить себе расставание со всем этим. Причем расставания навеки. И знать, что больше этой красоты не увидишь никогда...
- Никогда, - как эхо повторил его величество. И вдруг загрустил. Он поставил на место фиал. И погрузился в долгое раздумье, уставившись взглядом в какую-то точку на суфре, вышитой золотом руками хорасанских вышивальщиц.
В зале было тихо - пролетит муха, и ту слышно. Султан обеими руками резко расправил усы и бороду, тряхнул головой, покрытой тяжелыми прядями черных-пречерных волос. И снова рассмеялся. Звонко эдак. По-молодому. И глаза его сощурились при этом. И лицо его просияло...
- Что же из всего сказанного следует?- обратился его величество к хакиму. - А? Омар Хайям сказал;
- Из этого следует, твое величество, что надо пить, надо наслаждаться жизнью и...
Султан весьма повеселел и хлопнул в ладоши. Изволил приказать, чтобы танцевали, чтобы играла музыка. И сказал визирю:
- Ты слышал? Тот кивнул.
- Нет, ты слышал? А ну-ка повтори, господин Хайям. Ученый в точности повторил свои слова.
- Слышал? - снова вопросил султан, обращаясь к своему визирю. Затем ему захотелось узнать: есть ли ответ ученого - ответ философа или поэта? То есть приходят ли в полную гармонию меж собою философия и поэзия?
- Наверняка, - сказал Омар Хайям. Султан спросил визиря:
- Тебя этот ответ устраивает?
- Пожалуй, - ответил визирь.
- Меня тоже, - сказал султан. И опустошил фиал - медленно, неторопливо, вкушая сладость вина,
И он увидел перед собою трех красавиц, тела которых были гибки, как лозы. Одна из них была нубийка, другая туранка, а третья румийка. Их бедра и груди соперничали меж собою. Красавицы были слишком земными, чтобы думать о смерти. И если бы груди их могли звенеть, как колокольчики, они при каждом движении бедер вызванивали бы серебристыми голосами: 'Жизнь! Жизнь! Жизнь!'
Хаким Омар Хайям производил сложные геометрические вычисления, когда вошел привратник и доложил о прибытии некоего ремесленника из Нишапура. Хаким терпеть не мог, когда прерывали его работу. Это он запрещал строго-настрого. Однако при слове 'Нишапур' хаким отложил в сторону книгу, которую держал на коленях, - это был старинный, тяжелый фолиант.
- Из Нишапура, говоришь? - осведомился хаким.
- Да, господин. Он говорит, что привез письмо от мужа твоей сестры имама Мухаммеда ал-Багдади.
Омар Хайям живо поднялся со своего места и сказал слуге:
- Веди его сюда.
И вскоре в комнату вошел человек небольшого роста, худощавый и загорелый, возрастом лет пятидесяти. Судя по одежде, был он среднего достатка.
Нишапурец остановился на пороге, словно бы не решаясь переступить его, низко поклонился и сказал:
- Мир дому сему, в котором изволит проживать знаменитый и многоуважаемый господин Омар эбнэ Ибрахим.
- Добро пожаловать, - сказал хаким. - Кто ты и правда ли, что ты из Нишапура?
- Зовут меня Бижан эбнэ Хуррад, - сказал нишапурец и сделал шаг вперед.- Я призываю: аллаха ниспослать тебе здоровья на долгие и счастливые годы.
Хаким двинулся, навстречу гостю.
- Да, годы идут, - продолжал гость, - и они неумолимы: все стареет и меняется под их воздействием. И они уродуют нас до неузнаваемости. - И повторил, приложив руку ко лбу:
-До неузнаваемости...
- Воистину так, - согласился хаким, напрягая свою память, чтобы распознать, кто же этот пришелец.
Омар Хайям усадил гостя поудобнее, велел привратнику принести вина и холодной воды.
Бижан эбнэ Хуррад говорил:
- Время делает человека совершенно иным. С одной стороны, оно как бы наделяет его мудростью, а с другой - нагоняет такую немощь, которая делает почти излишней эту самую мудрость. Не так ли. Омар?
- Уважаемый, - ответствовал хаким, - в твоих словах заключена большая правда. Однако в этом неумолимом воздействии времени я вижу нечто благотворное. Оно заключается в том, что люди, объединенные в одно сообщество, имеют в среде своей как всесильную юность, так и многоопытную старость. Это сочетание необходимо для жизни, для людей. Невозможно представить себе юность, которая порхает, как бабочка, без зрелости, которая смотрит на мир особенными глазами. Что юность без зрелости?
Гость кивнул. И, почтительно спросил:
- Если ты, уважаемый Омар, не смог узнать своего друга детства, то возможно ли расценить время иначе, как беспощадное?
- Друга детства? - удивился Омар Хайям. Он внимательно: пригляделся к гостю, вороша свою память, но все еще пребывал в полном неведении: кто перед ним. когда они виделись и где?
-Бижан... Бижан, - повторял хаким. И вдруг заключил гостя в горячие объятия друга.
Не часто хаким обнимал людей, не часто давал волю своим чувствам. Все, даже те, кто знал его близко, утверждали, что хаким чуждается людей, что предпочитает
