неприятеля и разбивать их по частям. Впрочем, и в России, и в Польше этот стратегический маневр мог быть проведен ими тем успешнее, что общегосударственной организованной обороны монголы у них не встретили. В России преобладали центробежные стремления, и князья превратились в вотчинников своих уделов, не имея ни государственного, ни национального стремления к единству; да и Польша переживала такой же удельный период».[269]

Впечатление, произведенное на Европу «татарами», как называли монголов ее народы, было ужасно. Нашествие их было относимо к величайшим бедствиям, когда-либо постигавшим человеческий род. У Matien Paris есть трогательный рассказ о том, с какой чисто христианской покорностью некоторые из западных владык готовы были принять это наказание свыше. «Когда сей ужасный поток гнева Господня господствовал над нами, – пишет этот монах, – королева Бланш (мать короля Франции) вскричала, слушая эти новости: „Король Людовик, сын мой, где вы?' Он, подойдя, спросил: „Мать моя, что вам угодно?' Тогда она, испуская глубокие вздохи и разражаясь потоками слез, сказала ему в рассуждении опасности сей как женщина, но с решительностью незаурядной дамы: „Что же делать, сын мой, при сем ужасном обстоятельстве, невыносимый шум от которого доносится до нас? Мы все, как и святая блаженная церковь, осуждены на общую погибель от сих татар!' На эти слова король ответил печально, но не без божественного вдохновения: „Небесное утешение поддерживает нас! Ибо, если эти татары, как они себя именуют, дойдут до нас, или мы пойдем за ними в те места, где они живут, то все равно, – мы пойдем на небеса'. Таким образом он сказал: „Побьем ли «мы их или сами будем побиты ими, мы все равно пойдем к Богу как верующие ли, как мученики ли'. И замечательное слово это ободрило и воодушевило не только дворян Франции, но и простых горожан всех городов».

В Париже, как и по всем городам Европы, служили молебны об отвращении страшной опасности. В 1245 году папа Иннокентий IV собрал совещание в Лионе, где было решено послать к монгольскому императору посольство во главе с 65-летним монахом Плано Карпини, описание поездки которого имеется на русском языке.

Любопытно то настроение, которое было господствующим в Европе в период нашествия монголов и которое так характерно выражено в приведенном диалоге, – сопоставить с психологией другой стороны, монголов, победоносно прошедших к тому времени весь Старый Свет почти от края до края. Эта психология победителей заметно налагает свой отпечаток на их сношения даже с незавоеванными и отдаленными народами и государями. Вот, например, в каких выражениях обращается монгольский император к французскому королю:

«Именем Бога Вседержителя повелеваю тебе, королю Людовику, быть мне послушным и торжественно объявить, чего желаешь: мира или войны? Когда воля Небес исполнится и весь мир признает меня своим повелителем, тогда воцарится на земле блаженное спокойствие и счастливые народы увидят, что мы для них сделали! Но если дерзнешь отвергнуть повеление божественное и скажешь, что земля твоя отдаленная, горы неприступные, моря глубокие и нас не боишься, то Все сильный, облегчая трудное и приближая отдаленное, покажет тебе, что мы можем сделать».[270]

Остановимся вкратце на событиях, совершившихся после смерти Великого хана Угедея, который, как уже говорилось, был просвещенным и гуманным государем. Ему приписывается изречение, что монарх должен заботиться не о накоплении материальных богатств, которые излишни, раз человек не может вернуться из загробного мира, а о том, чтобы отложить в сердцах людей сокровища своих поступков. Эти слова не расходились у Угедея с делом.[271]

В вопросе о замещении вакантного императорского престола произошла некоторая заминка ввиду влияния, которое пыталась оказать на его решение честолюбивая вдова Угедея Турака, избранная после его смерти в правительницы империи. Не видя со своей стороны пользы от вмешательства в решение вопроса о престолонаследии, Батый уклонился от участия в предстоящем Курултае и, оставшись в Волжских степях, занялся организацией своего удела, получившего название Золотой Орды. В ранг столицы Золотой Орды был возведен построенный мусульманскими зодчими благоустроенный город Сарай на Волге, недалеко от нынешней Астрахани.[272]

Курултай для выбора императора состоялся только в 1246 году. На престол согласно с желанием Тураки был избран сын Угедея – Гуюк, который царствовал всего два года. После его смерти возникает в 1248 году опять вопрос о престолонаследии. На этот раз в дело вмешивается Батый, лично прибывший на собравшийся на берегах Онона Курултай, и по его настоянию на престол возведен старший сын покойного Тулуя – Мёнкэ, участник похода в Европу.

Значение Батыя как старшего в роде Чингисовом, оказавшего решающее влияние на избрание Мёнкэ, видно из следующих слов последнего, сказанных им Вильгельму Рубруку: «Как солнце освещает всю вселенную, так равно и власть моя и Батыя распространяется на все народы. Мы как два глаза в одной голове: хотя их и два, но оба всегда смотрят в одном направлении».

Батый умер в 1256 году, его сын Сартак умер, и на престол вступил в 1258 году брат Батыя – Берке, который первый из ханов принял мусульманство.

Выбор Мёнкэ в Великие ханы оказался удачным, и при нем Монгольская империя упрочилась внутри и раздвинула свои пределы. О войне в Южном Китае в царствование Мёнкэ было сказано в главе VIII. Закончена она была при преемнике Мёнкэ, его брате Кубилае, окончательным покорением державы сунов.

Одновременно с ведением войны на востоке Мёнкэ-хан поручил другому своему брату, Хулагу, закончить завоевание Передней Азии. В этот поход Хулагу выступил в 1252 году после тщательной подготовки.[273]

Хулагу первым долгом уничтожил орден измаилитов (1256-1257 гг.) и завоевал Багдадский халифат. Владелец большей части Сирии Насир, правнук Салах-ад-Дина, подчинился Хулагу в 1259-1260 годах.

Царствование Кубилай-хана (1260-1295) историками признается самым цветущим периодом Монгольской империи. Он был властелином огромной территории, простиравшейся на ²/₃ Европы и почти всю Азию, – в общей сложности ⁴/₅ Старого Света. Столицей ее Кубилай сделал город Хан-балу, нынешний Пекин.

В период 1283-1287 годов были покорены монгольскому владычеству: Верхняя Бирма, Тонкий, Верхняя Кохинхина и Зондский архипелаг.

При Кубилай-хане впервые проник буддизм в Монголию, и он был первый из преемников Чингисхана, принявший его под влиянием ученого Пагмаламы. Дотоле в Монголии был шаманизм, «хара-шаджин».[274]

В мировой истории мы не встречаем другого государства таких гигантских размеров. Идеал Александра Великого и Наполеона – завладеть миром – был почти осуществлен монголами при Кубилай-хане. Политический размах Монгольской державы наглядно рисуется составом великих монгольских Курултаев XIII века, в которых, кроме монгольских князей, старейшин и администраторов всей Средней, Северной и Восточной Азии, участвуют русские великие князья, грузинские и армянские цари, иконийские (сельджукские) султаны, кирманские и мосульские атабеки и проч. К центру монгольской власти должны были тянуться люди по своим административным и торговым делам со всех концов света.

Мировое значение имела Римская империя времен Траяна и историческая наследница ее – Византийская империя эпохи Юстиниана. Роль Рима и Византии – объединительниц культур Запада и Востока – в начале XIII века после упадка Византийской империи перешла на Монгольскую державу как объединительницу культур земледельческо-морской и кочевническо-степной. Монголосфера включала в себя пространство от Китая включительно до Балкан, сравнительно с которым orbis terrarum (крут земной) римлян и Икумена (вселенная) византийцев представляются лишь небольшим клочком земли.

Карта Монгольской империи (XIII век), разделенной на улусы после смерти Чингисхана

Соответственно такому блестящему международному положению всей Монгольской империи такое же место занимала и ее составная часть – Золотая Орда.

Царствование Кубилай-хана замечательно не только военными успехами, но и гражданским благоустройством, также процветанием наук и литературы. При нем закончен императорский канал. С