своей кибитке, вознося молитвы о даровании победы. «Предвечный Творец, – молил он, – я вооружился для отмщения крови моих дядей… которых императоры цзиньцев умертвили бесчестным образом. Если Ты одобряешь мое предприятие, пошли свыше Твою помощь, а на земле повели, чтобы люди, добрые и злые духи соединились для одоления моих врагов».[161]
Окружавшие кибитку народ и войска все это время взывали: «Тенгри! Тенгри!» (Небо). На четвертый день Чингисхан вышел и объявил, что Небо дарует ему победу.
Принятые меры по обеспечению северных, западных и южных пределов империи позволили Чингисхану сосредоточить для предстоящего похода без малого почти все свои наличные силы. Однако еще для большей верности успеха он с целью отвлечения части цзиньских сил в другом направлении входит с непокорным вассалом Золотого царства князем Ляодуна в соглашение об одновременном нападении на общего врага.
Весною 1211 года монгольская рать выступает в поход со своего сборного пункта у реки Керулэн; до Великой Китайской стены ей предстояло пройти путь длиною около 750 верст, на значительной части своего протяжения пролегающий через восточную часть пустыни Гоби, которая, впрочем, в это время года не лишена воды и подножного корма. Для продовольствия за армией гнались многочисленные стада.
Цзиньская армия обладала, кроме устаревших боевых колесниц, запряжкой в 20 лошадей, серьезными по тогдашним понятиям военными орудиями, камнеметами, большими самострелами, для натяжения тетив которых требовалась на каждый экземпляр сила в 10 человек, катапультами, которые для приведения в действие требовали каждая работы 200 человек, кроме всего этого цзиньцы пользовались и порохом для военных целей, например, для устройства фугасов, воспламеняемых посредством привода, для снаряжения чугунных гранат, которые бросались в неприятеля катапультами, для метания ракет и т. п.
Гарольд Лэм в положении Чингисхана в китайском походе усматривает сходство с положением Ганнибала в Италии. Такую аналогию можно действительно видеть в том, что обоим полководцам приходилось действовать вдали от источников своего пополнения в богатой ресурсами неприятельской стране против превосходных сил, которые могли быстро пополнять свои потери и были предводимы мастерами своего дела, так как военное искусство цзиньцев стояло, как и в Риме в эпоху Пунических войн, на большой высоте. Равным образом, подобно Ганнибалу, привлекавшему в Италии на свою сторону все элементы, еще слабо спаянные с римлянами или недовольные их владычеством, Чингисхан мог извлечь (пользу) из имевшейся в войсках противника национальной розни, так как китайцы, составлявшие наиболее многочисленный, но подчиненный контингент в цзиньской армии, частью с неудовольствием сносили главенство над собой чуждых им по крови джурдженей, и одинаково враждебно к последним относились состоявшие в армии кидане, потомки народа, властвовавшего над Северным Китаем перед цзиньцами, т. е. теми же джурдженями.
При всем том обстановка обязывала Чингисхана к осторожности: понесенное в Китае поражение могло развязать руки западным и южным врагам Монгольской империи. Даже решительный успех надо было стараться одержать с возможно малой потерей в людях и лошадях. Огромным плюсом монгольской армии являлась ее отличная осведомленность о неприятельской армии и о стране, достигнутая благодаря предварительной разведке; разведка эта не прерывалась и во время последующих военных действий, имея ближайшей целью выяснить наиболее удобный участок для форсирования Великой стены.
Эта стена на участке длиною около 500 верст от пересечения с Желтой рекой до местности к северу от Ен-кина (Пекина), т. е. на том ее участке, который, покрывая столицу с северо-запада, представляет собой две сильные параллельные преграды, – наружную и внутреннюю стены, – отстоящие одна от другой в месте наибольшего удаления верст на двести. Справедливо рассчитывая, что наиболее сильное сопротивление он может встретить на кратчайшем пути к Енкину, Чингисхан, демонстрируя в этом направлении, главными силами форсирует наружную стену на слабо защищенном участке верст на 150-200 к западу от этого кратчайшего направления. Более сильное сопротивление монгольская армия встречает, пройдя наружную стену, но победа, одержанная над цзиньским полководцем Даши, отдает в руки Чингисхана всю территорию, лежащую между наружной и внутренней стенами, и позволяет ему обратить в свою пользу ее средства, из коих наиболее важными были пасшиеся здесь многочисленные императорские табуны лошадей.
После этого поход через внутреннюю стену на горном перевале Цзюй-юнь-гуань (по-монгольски Хаб- чал) был захвачен авангардом армии «мангнай», который в составе трех тюменей под начальством лучших вождей – Мукали, Джебе и Субедея – предшествовал главным силам, поддерживая с ними самую тесную связь и имея, в свою очередь, впереди себя завесу из разведывательных отрядов легкой конницы. Общее начальство над войсками авангарда принадлежало, по-видимому, Джебе-нойону.
Чингисхана сопровождали в походе его четыре сына: Джучи, Чагатай, Угедей и Тулуй (он же Ике-нойон, т. е. Великий князь). Трое старших занимали в армии командные посты, а младший состоял при отце, который непосредственно начальствовал над центром армии, состоявшей из 100 000 человек лучших монгольских войск.
Пройдя Великую стену, отдельные группы, составлявшие главные силы, разошлись по принятой системе в разных направлениях для лучшего использования средств страны. В первом же крупном сражении после перехода стены Джебе нанес цзиньцам, разбросавшим свои силы, тяжкое поражение, зайдя им в тыл. В этом бою именно оказалось, что монголы с местностью знакомы гораздо лучше своего противника. Тем временем старшие царевичи, получившие от отца задачу овладеть округами и городами, лежащими на севере провинции Шанси в большой излучине Желтой реки, с успехом выполнили это поручение. После еще одной победы, одержанной в поле, главные силы монгольской армии подступили к Средней столице Цзиньского государства городу Енкину (Пекин), в котором пребывал двор. [162]
Таким образом, с поразительной быстротой в течение нескольких месяцев было сломлено сопротивление цзиньской полевой армии и захвачена обширная территория с десятком укрепленных городов. Успех этот вызывает тем большее удивление, что противник нападением Чингисхана вовсе не был захвачен врасплох. Осведомленные о намерениях монгольского кагана, цзиньцы к весне 1211 года успели приготовиться к отпору. Тем не менее немного месяцев спустя вся надежда их, – впредь до сбора новых сил в южных областях государства, – покоилась только на неприступности стен Енкина.
В самом деле Чингисхан не рассчитывал одолеть эту твердыню своими первобытными осадными орудиями и, не имея пока данных для заключения об упадке духа у ее защитников, чтобы идти на риск штурма, осенью 1211 года отводит свою армию обратно за Великую стену.
В следующем, 1212 году, он снова подступает главными силами к Средней столице, справедливо глядя на нее как на приманку для привлечения к ней в целях выручки полевых армий неприятеля, которые он и рассчитывал бить по частям. Расчет этот оправдался, и цзиньские армии понесли от Чингисхана новые поражения в поле. Через несколько месяцев в его руках оказались почти все земли, лежащие к северу от нижнего течения Желтой реки. Но Енкин и с десяток наиболее крепких городов продолжали держаться, так как монголы все еще не были подготовлены к действиям осадной войны. Не столь сильно укрепленные города брались ими либо открытой силой, либо путем различных хитростей, например, притворным бегством из-под крепости с оставлением на месте части обоза с имуществом для того, чтобы перспективой добычи выманить гарнизон в поле и повлиять на ослабление мер охранения: если эта хитрость удавалась, город или лишенный защиты крепостных стен гарнизон подвергались внезапному нападению. Таким способом Джебе овладел городом Ляояном в тылу цзиньской армии, действовавшей против Ляодунского князя. Иные города принуждались к сдаче угрозами и террором.
В одном из боевых столкновений под стенами Енкина осенью 1212 года Чингисхан был ранен. Армия сняла блокаду столицы и была снова отведена за Великую стену. Такие перерывы в кампании были совершенно неизбежны для поправления и ремонта изнуренного конского состава армии. Некоторую роль в этом отношении играли и политические соображения, а именно необходимость держать в страхе других соседей государства.
Подобным же образом прошел и следующий, 1213 год. Война принимала, очевидно, затяжной характер.
