быть вдовцом… по крайней мере, хоть одну жену похоронить. Вот я похоронил четырех: Росу, Мануэлу, Виситасьон и последнюю – Энрикету Гомес. Хорошие все были женщины, любили танцы и чистую воду. Все до одной не раз попробовали этого жезла. В моем доме… в моем доме надо шить и петь.

Башмачник. А теперь послушайте, какая у меня жизнь. Моя жена… меня не любит, только и знает, что переговариваться с мужчинами через окно. Даже с доном Дроздильо… А у меня кровь так и кипит.

Алькальд (смеясь). Она еще ребенок, ей хочется повеселиться, в ее возрасте это естественно.

Башмачник. Да, как же! Я уверен… я убежден, что все это она делает для того, чтобы меня мучить; я… я уверен, что она меня ненавидит. Сперва я надеялся на свой мягкий характер и старался задобрить ее подарками: коралловыми ожерельями, лентами, роговыми гребнями… даже подвязки ей купил! А она… все такая же.

Алькальд. И ты все такой же. Что за черт! Гляжу я на тебя и глазам не верю: да такой молодец, такой мужчина, как ты, не то что с одной, с сотней баб справится. Если твоя жена со всеми переговаривается через окошко, если она с тобой груба, так в этом виноват ты: значит, ты не умеешь держать ее в руках. Женщины любят, чтобы мужчина их крепко обнимал, твердо шагал да зычно орал, а если они все-таки кричат «кукареку», тогда остается одно: палка. Роса, Мануэла, Виситасьон и Энрикета Гомес, моя последняя жена, могут тебе об этом рассказать с неба, если только они, паче чаяния, туда попали.

Башмачник. Видите ли, хотел бы я вам сказать одну вещь, да не решаюсь. (Робко смотрит на Алькальда.)

Алькальд (властно). Говори.

Башмачник. Я понимаю, что это ужасно… но… я не люблю свою жену.

Алькальд. Черт возьми!

Башмачник. Да, сеньор, именно – черт возьми!

Алькальд. Зачем же ты тогда женился, старый повеса?

Башмачник. Уж так вышло. Сам не могу понять. Моя сестра… моя сестра во всем виновата: «Останешься один», то да се, пятое да десятое. У меня водились деньжонки, сам я был еще в соку, ну и сказал: «Что ж, я согласен!» О блаженное одиночество, где ты? Разрази гром мою сестру, упокой, господи, ее душу!

Алькальд. Влопался ты, нечего сказать!

Башмачник. Да, сеньор, влопался… Больше не могу. Я не знал, что такое жена. А ведь у вас их было четыре! Нет, не по возрасту мне выносить этот ад!

Башмачница (громко поет за сценой).

Башмачник. Слышите?

Алькальд. Ну и что же ты думаешь делать?

Башмачник. А вот что. (Поворачивается на голос Башмачницы и показывает кукиш.)

Алькальд. Ты с ума сошел?

Башмачник (возбужденно). Я не могу спокойно работать. Я человек мирный. Не люблю крика и не хочу быть притчей во языцех.

Алькальд (смеясь). Твои меры не помогут. Не валяй дурака, покажи, что ты настоящий мужчина. Жаль только, что у тебя нет характера.

В левую дверь входит Башмачница; в руке у нее пуховка; она пудрится розовой пудрой и приглаживает брови.

Башмачница. Здравствуйте!

Алькальд. Здравствуйте! (Башмачнику.) До чего красива, до чего красива!

Башмачник. Вы находите?

Алькальд. Какие прекрасные розы вплели вы себе в волосы и как сладко они пахнут!

Башмачница. У вас на балконах много таких роз.

Алькальд. Да, да. Вы любите цветы?

Башмачница. Я? Он, я их обожаю. Я бы и на крышу поставила горшки с цветами, и на пороге, и вдоль стен. Да вот он… вот этот… их не любит. Ну, да что с него взять: всю жизнь просидел над башмаками. (Садится на подоконник.) Здравствуйте! (Смотрит в окно и кокетничает с кем-то.)

Башмачник. Видите?

Алькальд. Грубовата… но красавица. Какая изумительная талия!

Башмачник. Вы не знаете эту женщину.

Алькальд. Тсс! (С величественным видом направляется к выходу.) До завтра! Надеюсь, ты возьмешься за ум. Спокойной ночи, детка! (Идет, а сам смотрит на Башмачницу.) Что за талия! Лучше не смотреть! А эти волнистые волосы! (Уходит.)

Башмачник (поет).

Башмачница берет стул и начинает вертеть его. Башмачник берет другой стул и вертит его в обратную сторону.