разберусь со всем этим. Я все расставлю по местам. Неделя, самое большее две, и все опять пойдет точно так же, как шло с тридцать второго года.

— Багси говорит, что после того, как он запустит свои заведения, такого дерьма там точно не будет. Он это гарантирует. Азартная игра там в законе.

— Да, но это же долбаная пустыня. Там нет ничего, кроме скорпионов, ящериц и змей. Очень весело. Хотел бы я послушать, что вы скажете мистеру Фабриццио после того, как змея цапнет его за задницу!

— Ладно, Оуни. Ты теперь знаешь, на что обратить внимание. Вот и займись делом. Это тебе дружеский совет. И еще представь себе, что сейчас говорят твои враги.

Оуни повесил трубку, но сразу же раздался новый звонок. На сей раз звонили из вестибюля с сообщением о том, что явились мэр Лео О'Донован и судья Легранд, которые хотят срочно увидеться с ним.

— Пришлите их наверх.

Это уже начало беспокоить его. Согласно устоявшейся разумной традиции встречи с должностными лицами Хот-Спрингса проводились тайно и никогда в общественных местах, особенно в казино. Этот визит означал, что два человека, в некоторой степени управлявшие городом под его доброжелательным руководством, были изрядно напуганы.

Он повернулся к девушке с хорошеньким, но совершенно безучастным лицом.

— Ладно, милая, теперь иди. И загляни в гости к Оуни попозже вечером.

Ее улыбка была яркой, неискренней, но настолько широкой, что Оуни подумал: возможно, он уже трахал ее. Возможно, и трахал. Не мог же он всех их помнить.

Как бы там ни было, она выскользнула за дверь, и на смену ей явились два высших представителя городской власти. Причем они даже не заметили Папашу и Флема Грамли, от которых при нормальных обстоятельствах должны были бежать как от чумы. В конце концов, Грамли и были болезнью ничуть не лучше чумы.

Оуни с подчеркнутой скромностью предложил им выпивку и сигары.

— Оуни, — сказал его честь Лео О'Донован, старый пьяница с водянистыми глазами, любивший кататься по городу в кабриолете, запряженном лошадьми с выразительными кличками Бурбон и Вода, — я сразу перейду к сути. Людей тревожит эта вспышка насилия. Город внезапно превратился в Чикаго двадцатых годов.

— Я из кожи вон лезу, чтобы разыскать этих поганцев! Вы, наверное, думаете, Лео, что я сижу себе на заднице и глотаю все это дерьмо? Вы думаете, что мне очень нравится, когда двоих парней пришивают на моей долбаной территории? После этого к нам не захотят приезжать ни Ксавьер Кугат, ни Перри Комо, ни Дайна Шор, а потом нам всем настанет кобздец.

— Вот это да, Оуни! — воскликнул ошеломленный Лео. — А я всегда думал, что вы британец.

Под интенсивным давлением сложившихся обстоятельств Оуни дал некоторую слабину и позволил себе проявить нью-йоркскую сущность своей персоны перед людьми, не принадлежащими к внутреннему кругу.

— Что ж, — сказал он с лукавинкой в глазах, — когда человек обнаруживает, что стал героем гангстерского кинофильма, приходится иногда и самому вести себя по-гангстерски, верно? Согласны, Гарри?

— Полностью с вами согласен, старина, — отозвался Ф. Гарри Херст. — Мистер Мэддокс иногда неплохо забавляет своих сотрудников, изображая из себя ист-сайдского гангстера.

Папаша решил тоже вмешаться в разговор.

— Он настоящий английский джент, самый джентльменский джент во всех наших краях, мистер мэр.

Мэр посмотрел на Папашу Грамли с таким видом, как будто с ним внезапно заговорила кучка собачьего дерьма, фыркнул и снова повернулся к Оуни.

— Вы должны что-то сделать, Оуни. В городе вот-вот остановится жизнь.

— О, я сомневаюсь, что можно говорить о таких крайностях, Лео. Девочки все так же резво крутятся на своих матрасах, алкоголь все так же течет, по электрическим проводам все так же приходит информация о лошадках, дураки все так же делают ставки на лошадей, дергают за рычаги и бросают кости, Ксавьер продолжает развлекать их, а на следующей неделе его сменит Дайна. Я только что заменил мои старые «уолтинги» здесь, в «Южном», на совершенно новую модель, называется «Миллз блэк черри». Прямо с чикагской фабрики, семьдесят пять штук. Такой красоты вы еще не видели. У меня самое лучшее место в стране. Так что, как видите, нам на самом деле не нанесли никакого ущерба. Мы потеряли два здания из восьмидесяти пяти и меньше ста тысяч долларов, да еще несколько, кажется шестьдесят пять, игровых автоматов. Это даже не ничто. Это мгновение, пустяк, удар крылышком мотылька.

Его слова не слишком успокоили представителей власти.

— Оуни, — сказал судья Легранд, — мэр еще не все выложил. Как говорил ФДР[30], главное, чего мы должны бояться, это страха в его собственной черной сути. Если люди потеряют доверие к городу, Хот-Спрингсу конец. Он исчезнет. Он превратится в Малверн, или Расселвилл, или какой-то другой ничтожный городишко. Как и многие другие города, прославившиеся своей коррумпированностью, он держится на одной лишь иллюзии порока и удовольствия, которая, если можно так выразиться, сама в свою очередь является иллюзией безопасности, веры в то, что такие человеческие слабости не только допускаются, а даже поощряются. Если этот образ окажется поврежденным, то всему конец.

Судья говорил суровую правду.

На людях Оуни мог сказать только одно:

— Уверяю вас, что мы разрешим эту проблему. Говоря это, он прокрутил в голове добрый миллион мыслей.

— Я хочу сказать, — продолжал судья, — что с этой проблемой нужно покончить как можно скорее. Я думаю, что в наших деловых интересах была бы выразительная демонстрация силы и стойкости и в итоге победа.

— Судья, старина, ваша проницательность выше всякой похвалы. И я скажу в ответ, конечно, не так красноречиво, но не менее сердечно: я позабочусь об этом. Как я уже сказал: мы решим проблему. От вас же я ожидаю обычной работы. Должны идти те же самые платежи по тем же самым канатам. Вы должны обеспечивать дисциплину вашими средствами, чтобы мне не пришлось прибегать к моим. Вам понятно?

— Вполне, — ответил Лео. — Свою часть дела мы выполним.

— Мы все должны предпринять правильные шаги, — сказал Оуни, показывая тем самым, что аудиенция закончена.

Посетители отбыли.

— Ну что, появились у умных парней умные мысли? — спросил он у оставшихся. — Или я должен уволить вас, дураков, и набрать каких-нибудь чертовых тяжеловесов из Кливленда, Детройта или Канзас- Сити?

— Знаете, сэр, — ответил Папаша, — не стоит вам вот так разговаривать с Грамли. Вы нас знаете. Грамли встают за вас стеной всякий раз, когда мы бываем вам нужны, мистер Мэддокс. Вот чистая правда, как Бог свят.

Он подтянул затвердевшие от полного пренебрежения гигиеной штаны и отхаркнул полный рот чего- то черноватого в оскорбленно загрохотавшую плевательницу.

— Телефоны, — вдруг сказал Флем.

— Что? — вскинул голову Оуни.

— Проклятые телефоны. Если эти парни скрываются где-то в тайном месте и если мы не сводим глаз с мистера Беккера, но ни разу не видели, чтобы он выезжал из города, а он все равно оказывается там каждый проклятый раз, значит, он болтает со своими парнями по телефону. Вы в корешах с боссом телефонной компании. Так чего-бысть нам не подсесть на его линию и не послушать его звонки? Так мы узнаем, куда они захочуть ударить в следующий раз. Они туда, а мы уже тут как тут. Все равно что радиоразведка. Мы проделывали такие штуки с краутами[31] в Италии под конец войны. Перехватывали их передачи, как делать неча.

— Знаете, Оуни, это прекрасная мысль, — одобрил Ф. Гарри. — В самом деле, исключительно