но он тут же сообразил, что на всем их долгом пути не смолкал шум города.

После показавшейся бесконечной поездки по извилистой крутой дороге грузовик остановился и двери его распахнулись. Холодный воздух заставил Флорри вздрогнуть, он всмотрелся в темноту и вышел из машины. Огромное открытое пространство расстилалось перед ним, океаны пространства, а там, дальше, хоть и неосвещенный, до горизонта расстилался загадочный узор города. Когда глаза немного привыкли к темноте, он осознал необычность обстановки, которая непосредственно окружала его. Казалось, он стоит в самом центре спящего города, утопического и нереального, мешанины сумасбродных сооружений и каких-то аттракционов.

– Боже, что это? – едва выговорил он от удивления. – Нас, кажется, привезли в парк развлечений?

– Вы находитесь на вершине горы дьявола, – сказал один из стоявших рядом мужчин. – На этой горе искушал Христа дьявол, предлагая ему весь мир. Христос, наш Спаситель, отверг искусителя. К сожалению, не все могут быть такими сильными.

– Гора Тибидабо, – отозвалась Сильвия. – Мы в парке на вершине горы Тибидабо.

– Да, – зловеще подтвердил их собеседник. – Самое подходящее место для суда над предателем Флорри. И для его казни.

Доложить комраду Володину о том, что англичанин Флорри и девушка Сильвия бесследно исчезли из отеля, несмотря на тщательную слежку, ведшуюся за ними, выпало на долю Угарте. Но, как ни странно, комрад Володин отнесся к известию стоически.

Ленни сидел в штаб-квартире СВР, расположенной в главном полицейском управлении, и чистил свой «Тула-Токарев». Услышав новость, подумал, что, скорее всего, они готовятся отправиться за золотом. Флорри как раз вернулся из-за линии фронта после выполнения задания, полученного от секретного аппарата ГРУ, на который англичанин, как и его хозяин Левицкий, очевидно, работал. Задания столь таинственного, что о нем не было известно даже НКВД. Ленни догадывался, что трудностей может оказаться больше, чем он думал. Ну что ж, и ставка велика.

– Тьфу, – плюнул Ленни. – И они сбежали?

– Да, комрад.

– С персоналом отеля вы разговаривали? – поинтересовался Ленни, продолжая заниматься своим делом.

– Да, комрад. Никто ничего не видел.

Ленни размышлял над сказанным, прочищая щеткой ствол разобранного пистолета. Затем снова спросил:

– Люди входили и выходили из отеля?

– Комрад, это же общественное место. Мои работники окружили здание со всех сторон.

Ленни снова кивнул. Теперь он протирал винтовую пружину.

И с наслаждением почувствовал, как в голове у него распускается отравленный, страшный цветок злобы, еще более угрожающий оттого, что приходилось его сдерживать. Это было великолепное чувство. Ленни смотрел на испанца и едва подавлял импульс размозжить ему голову. Но он не терял контроля над собой. Теперь он никогда не терял его, слишком близок был предмет его мечтаний.

– Может, нам объявить что-нибудь вроде тревоги, так чтобы и штурмовики, и полиция подключились к нам?

– Обойдемся без тревог. Чтоб к нам потом не приставали всякие с вопросами, как управилось СВР со своим делом. Я не большой любитель отвечать на вопросы. Понял, друг?

– Да, комрад.

– Я что, не забочусь о тебе, а, Угарте? Разве я не хороший начальник, Угарте? Я ведь не какой- нибудь mintzer?[112]

Хоть испанец не был знаком с идиш, он, конечно, согласился:

– Да, начальник.

Ленни встал, обнял его, притянул поближе одной рукой, а другой прищемил ему кожу на щеке большим и указательным пальцами. Он держал ее почти нежно, как мог бы держать розу, и всем существом наслаждался ужасом своей жертвы.

– Испугался, комрад Угарте?

– Нет, комрад, – отвечал тот, дрожа.

Ленни медленно улыбнулся и сжал пальцы. Угарте в рыданиях повалился на пол. Но это был не первый крик, что слышали эти стены.

Ленни подхватил хлипкого испанца.

– Мы не должны позволить птичке улететь, – спокойно сказал он. – Объясни своей банде, что товарищ Болодин будет в эти дни очень занят, но не сомневается, что его особо доверенные друзья из отдела Угарте справятся с заданием.

В глазах Угарте плясал ужас.

– Все понял?

– Да.

Там, где пальцы Ленни оставили отметину, растекалась багровая гематома.

Маленький человечек выскользнул из комнаты.

Ленни вернулся к своему занятию. Он примерно знал, где может быть Флорри. Конечно, у Стейнбаха, нынешнего первого номера среди гангстеров Барселоны. Того, кто выскользнул из слишком крупной сети облавы шестнадцатого июня и захват которого теперь поручен Ленни самым настоятельным образом. Определенно этот Стейнбах подчиняется ГРУ; кто же еще мог бы действовать так смело? Идет битва между двумя русскими бандами. Ленни теперь это ясно видит и держится в самой середине между ними.

Когда они схватят Стейнбаха, они получат и Флорри. А Ленни не сомневался, что Стейнбаха они схватят. Совершенно в духе капитализма СВР предложила за его поимку больше денег.

А деньги, Ленни это прекрасно знал, деньги кое-что значат в этом мире.

Флорри подумал о том, что ПОУМ в своих предсмертных конвульсиях могла бы не утруждать себя ликвидацией именно его. Казалось бы, партия слишком занята другими заботами, для того чтобы уделять внимание подобным пустякам. Но нет: этот последний акт оказался роковым для него. И Флорри несказанно удивился, обнаружив, какой огромный пыл вложен в кажущееся достаточно абсурдным действие.

Сильвию увели, и тотчас начался суд. Они находились в большом инструментальном бараке, располагавшемся на задворках парка. Здесь когда-то хранили части развлекательных аттракционов и другие подобные штуковины. В качестве зала суда он едва ли мог соответствовать стандарту и определенно не имел сходства с тем строгим помещением, в котором когда-то встретил свою судьбу другой невинный мученик, Бенни Лал. Этот барак – каменный пол, голая электрическая лампа, свисающая с потолка, – казался клише из многих и многих кинофильмов; к тому же в нем гулял такой жуткий сквозняк, что у говорившего пар вырывался изо рта. Тем не менее в своей сущности – Флорри готов был признать это – помещение вполне соответствовало тому ритуалу справедливости, который тут отправлялся.

Доказательства его виновности, изложенные в сухих тонах хорошо информированным обвинителем, которым являлся не кто иной, как одноглазый комрад Стейнбах, казались неопровержимыми. Красноречие комиссара ввергло всю судейскую коллегию – трех мясников, одного прыщавого юнца и немецкого юношу со