Сам не знаю почему, мы прошли несколько метров по южному склону и сделали слабую попытку разровнять площадку для лагеря. Это было нелогично, так как я давно уже решил, что штурмовой лагерь должен быть расположен на высоте около 8535 м. (я имел в виду Снежное плечо). Так как один из наших шерпов вышел из строя, было очевидно, что транспортировку грузов на последнем участке мы вынуждены оставить на долю второй группы. Затем мы вновь отдыхали до 11 час. 30 мин., когда мы почувствовали себя в силах начать спуск. Вероятно, во время пребывания вверху Да Намгьял снял свою варежку. Двумя днями позже в Передовом базовом лагере я узнал что у него сильно отморожен палец. Благодаря искусному лечению Майкла Уорда дело окончилось благополучно и никаких чрезвычайных мер не понадобилось. Вообще это был единственный случай серьезного обмораживания в течение всей экспедиции. Взвалив на плечи пустые станки от кислородных баллонов, мы начали спускаться по гребню, окутанному теперь туманом. Снег бил нам в спину. Мы шли ужасающе медленно и пошатывались; когда мы достигли площадки, на которой стоял остов швейцарской палатки, я решил для уменьшения опасности катастрофы захватить оставленный там баллон, чтобы пользоваться кислородом хотя бы в наиболее крутой части кулуара. Однако получилось еще хуже, и я вынужден был быстро снять маску. До этого я не думал, что кислородный аппарат мог быть неисправным. Никогда раньше он не отказывал в работе, и мне не приходилось проверять, нет ли где нибудь закупорки трубопровода. Ухудшение моего состояния в течение тех нескольких минут, когда аппарат был надет при спуске к кулуару, должно было, однако, зародить во мне подозрение. Лишь сутки спустя, отвинтив трубку, соединяющую маску с аппаратом, я обнаружил, что она была полностью забита льдом. Я привожу этот факт не для самооправдания, а лишь в качестве возможного объяснения, почему мне так исключительно трудно было при восхождении двигаться и дышать. Эти переживания резко отличались от того, что я испытывал в верхней части стены Лходзе, хотя разница высот обоих этих пунктов не очень значительна.
В кулуаре мы двигались крайне осторожно. Хотя до ледовых, покрытых камнями склонов седловины шел прекрасный спуск, но высота того места, где мы вошли в кулуар над седловиной, была более 300 м, и всякий срыв мог иметь серьезные последствия. Мы спускались попеременно и страховали друг друга, обернув один раз веревку вокруг воткнутого в снег ледоруба. Да Намгьял выходил вперед, затем я подходил к нему, и он опускался ниже; так мы шли, уходя каждый раз на длину веревки. Однажды он поскользнулся и пролетел несколько метров вниз, пока не натянулась веревка. Это было вызвано исключительно переутомлением, так как Да Намгьял – спокойный и осторожный альпинист. Срыв предостерегал нас, что нужна еще большая осторожность.
Во время спуска мы заметили людей, поднимающихся по стене Лходзе в направлении к Южной седловине. Вторая штурмовая группа подходила, чтобы присоединиться к нам. Это было весьма приятно увидеть. Наконец мы спустились на более легкий участок пути. Когда мы выходили из кулуара на верхние склоны над седловиной, двое восходителей подходили к палаткам; вскоре они вышли нам навстречу. К этому времени мы уже садились отдыхать через каждые десять шагов, хотя трудности остались позади и склон был пологий. Мы узнали Тенсинга и Хиллари, приближавшихся к нам по ледяной поверхности. Внезапно я почувствовал, что силы оставляют меня. Колени подогнулись, и самым нелепым образом я упал как раз в ту минуту, когда Тенсинг и Хиллари подошли к нам вплотную. Следом за мной повалился и Да Намгьял. Тенсинг стал нас отпаивать лимонадом из своей фляжки. Эд хотел мне помочь добраться до палаток, но, увидев, что я не смогу дойти, поспешил за кислородным аппаратом. При подаче 6 литров в минуту я скоро пришел в чувство (я хорошо помню, какую обильную и свободную струю я вдыхал) и смог преодолеть оставшиеся несколько метров. Я никогда не забуду, с каким терпением и заботой отнеслись к нам тогда наши товарищи.
При подъеме до того уступа на Юго-Восточном гребне Эвереста, где мы, на высоте 8290 м, останавливались в первый раз, Том Бурдиллон и Чарльз Эванс чувствовали себя хорошо и были полны оптимизма. До этого пункта они добрались вскоре после 9 час, потратив на преодоление четырехсот метров высоты полтора часа. До Южного пика оставалось примерно столько же. При таком темпе движения, почти триста метров в час, у них должен был остаться запас времени на преодоление еще неизвестных препятствий, которые могли встретиться на последнем участке гребня, перед самой вершиной Эвереста. Наиболее утешительным было то, что аппараты закрытого типа работали отлично вопреки опасениям, возникшим утром, и несмотря на то, что Чарльз Эванс был вынужден установить на своем аппарате постоянную подачу два литра в минуту. Правда, погода была неблагоприятной, но и она не составляла серьезного препятствия. Восходители продолжали путь, полные решимости и надежды.
Однако дальше дело пошло хуже. Слой свежего снега, покрывавший уступы, заставлял их двигаться с удвоенной осторожностью, так как сцепление кошек с нижележащей твердой поверхностью было ненадежным; движение сильно замедлилось. За два часа они едва преодолели половину расстояния, остающегося до Южного пика. Но за это время они достигли важного пункта. Это было Снежное плечо, которое так выделялось на склоне, когда мы смотрели с верхних скал Женевского контрфорса. Как говорил потом Тенсинг, это была примерно высшая точка, достигнутая им и Ламбером при восхождении весной 1952 г. К тому времени облака окутали восходителей, пошел снег, который ветер взметал над гребнем.
Во время отдыха на этом менее крутом участке перед нами встала серьезная проблема, связанная с кислородной аппаратурой. Патроны с натронной известью, входящие в комплект аппарата закрытого типа, рассчитаны в среднем на три-три с половиной часа работы. Они проработали к тому времени уже, по крайней мере, два с половиной часа, и их могло еще хватить не более как на час. Альпинисты несли с собой еще по одному запасному патрону, и возникал вопрос – не следует ли заменить патроны именно сейчас. Здесь была достаточно просторная площадка для отдыха, в то время как выше вряд ли можно было надеяться найти такое удобное место. Действительно, начиная отсюда крутизна гребня резко возрастала. Другим важным обстоятельством было то, что, когда к аппарату присоединялся новый, холодный патрон, клапаны обнаруживали тенденцию к замерзанию. Подобный случай имел место всего три дня назад, когда в лагере VI, на пути к Южной седловине, были заменены патроны. Лучше уж было рисковать здесь, чем на вершине Южного пика, где выход из строя аппаратуры мог иметь самые серьезные последствия. С другой стороны, немедленная смена патронов была связана с потерей некоторой части срока действия аппаратуры и, следовательно, с сокращением времени, которым альпинисты располагали для восхождения. Я останавливаюсь здесь подробно на этих вопросах только потому, чтобы подчеркнуть, какая сложная дилемма стояла тогда перед Чарльзом и Томом на Юго- Восточном гребне Эвереста на высоте 8500 м. Вряд ли можно было считать это подходящим местом для обсуждения столь ответственного вопроса да еще с надетыми на лицо масками.
Было принято решение сменить патроны, и альпинисты двинулись дальше. У Чарльза снова не ладилось дело с аппаратом, что было видно по его затрудненному и ускоренному дыханию. Возможно причиной этому была смена патронов. Проявляя исключительную настойчивость и силу воли, он продолжал идти вперед. Так достигли они подножия последнего большого склона, внезапно вздымающегося под предельным углом к Южному пику. Снег был неустойчивым. Рыхлый и глубокий, он был покрыт хрупкой коркой, и Том, шедший на этом участке первым, начал сомневаться в безопасности пути. Слева шла полоса скал, окаймляющая южную стену там, где она спускалась к западному краю седловины. Восходители траверсировали склон по направлению к этим скалам, ожидая каждую минуту, что под ними двинется снег. Крутизна скал была так же велика, и порода слегка разрушена, однако пласты падали на этой стороне горы навстречу восходителю, что благоприятствовало лазанию. Уступы, хотя и были узки, но так наклонены, что можно было за них зацепиться. Шаг за шагом они поднимались эти последние 120 м. Двигались они теперь чрезвычайно медленно, так как дыхание Чарльза Эванса было сильно затруднено, но он решительно не хотел сдаваться. Неожиданно крутизна гребня стала уменьшаться, и почти сразу альпинисты оказались на Южном пике Эвереста, на высоте более 8750 м. Был час дня. Чарльз Эванс и
