сильно расчлененной местности, спускаясь в глубокие долины, переправляясь через пенящиеся потоки, широкие и быстрые реки, подымаясь на склоны холмов. Насколько хватал глаз – везде была плодородная со множеством уютных домиков обширная страна, имевшая приветливый и гостеприимный вид. По дороге нам встречалось очень много местных жителей – девушки с большими серьгами, стеклянными украшениями на запястьях и красными бисерными ожерельями, мужчины, коротко остриженные, в грязновато-серой одежде, очень легкой – соответственно климату. На водораздельных отрогах мы вступали в зону восхитительных рододендронов – корявых деревьев, чьи цветы с высотой меняли окраску от алой до розовой, а на высоте более 3000 м. – до белой и желтой. Почва в лесах была усеяна опавшими белыми цветами магнолий, издававшими сильный запах, в изобилии росли лиловые примулы. Птицы Гималаев неизменно приводили нас в восхищение. Трудно описать великолепие этих драгоценных камней пернатого царства – нектарниц, светлоголубых мухоловок или красноголовых с зелеными спинками синиц и яркоалых так называемых «красных птиц». Сами названия этих птиц вызывают в воображении представление об экзотической и причудливой их окраске. Стобарт и Грегори все время фотографировали.

Ежедневно можно было видеть, как, выбрав выгодную позицию, они увековечивали на пленке какой- нибудь великолепный пейзаж или снимали киноаппаратом наш движущийся караван.

Мы видели как живут непальцы, их примитивный быт, тяжелую ручную обработку земли на узких террасах, высеченных в склонах гор, картофель, выращиваемый на поверхности горных отрогов, достигающих 2700 м, мелиорационные сооружения на склонах холмов, вроде тех, что воздвигаются в Англии на границе Уэльса. Очень странно выглядели стога сена, висевшие на ветвях деревьев. Продвигаясь от одного района к другому, мы наблюдали, как меняется характер жилых построек; в одной местности крыши были крыты дощечками, придавленными сверху валунами, подобно тому, как это делают во многих районах Альп; в других местах дома были крыты соломой или большими плоскими камнями. Мы купались и стирали одежду в горных потоках; вода в них была чистой и в это раннее время года еще без примеси ила, приносимого талыми водами ледника.

Во время одного из таких купаний чуть было не погиб Чарльз Эванс. Однажды утром он, Эд Хиллари и я отправились купаться на реку Ликху-Кхола. Чарльз разделся, смело окунулся в большой омут. Мы с Эдом увидели с ужасом, что он исчез под водой, затянутый водоворотом. Вскоре он вынырнул, но сразу течением его сильно ударило о скрытый под водой камень и снова затянуло в бурлящий поток. Все это произошло в мгновение ока, и мы еще только собирались броситься к нему на помощь, когда его рыжеватая голова снова вынырнула на поверхность, и он, не получив, очевидно, никаких повреждений, сумел выбраться на противоположный берег, где уже был в безопасности. Это происшествие всех нас очень взволновало, ибо он был на волосок от гибели.

По мере продвижения на восток возвышавшиеся вдали пики становились все более величественными и реальными. Помню, как на пятый день пути, постепенно поднимаясь, мы взошли на перевал, высотой около 2400 м, с которого открылся изумительный вид на север. Перед нами вздымалась мощная группа Гаури-Санкар, удивительно близкие и привлекающие своей крутизной пики, наиболее высокий из которых – Менлунгдзе – достигает более 7150 м. В течение получаса мы обсуждали самые невероятные варианты восхождения на эти вершины, заранее зная, что нам не придется подняться хотя бы на одну из них. Спустя еще несколько дней с другого гребня за высокой цепью снежных пиков мы увидели на северо-востоке Эверест, очень далекий, но безошибочно угадываемый по облачному флагу у вершины. Каждый из нас по-своему переживал этот волнующий момент, а общее возбуждение еще более усиливало это чувство; чтобы лучше видеть, несколько человек забрались на дерево. Наша походная жизнь размеренно текла по однажды заведенному распорядку. Мы поднимались в 5 час. 30 мин. утра и, выпив по чашке чая, вскоре после шести трогались в путь. Наши повара во главе с Тхондупом уходили вперед, чтобы выбрать подходящее место для завтрака. Тхондуп прекрасно умел находить себе помощников. В их число входили одна или две наши лучшие носильщицы-женщины из племени шерпа, в частности толстая, сильная и веселая девушка, которую мы прозвали «тетушкой». После двух-трех часов ходьбы мы находили красивое местечко на берегу речки и делали продолжительную остановку. Пока повар разводил огонь, варил овсяную кашу и готовил бекон и яйца, мы купались и отдыхали. Одни читали или писали, другие наблюдали за птицами, ловили бабочек и других насекомых. До места ночлега мы добирались довольно рано, и у нас оставалось достаточно времени, чтобы разбить лагерь, заняться дневниками, написать письма и обсудить дальнейшие планы.

Дневные переходы и проведенные в лагере часы досуга чудесно укрепляли наши взаимоотношения. Первые приятные впечатления перешли в прочную дружбу; мы смогли быстро оценить друг друга, сравнивая наше очень различное прошлое и разнообразные интересы, обсуждая сходные или совершенно различные эпизоды из нашей жизни – обычно из области альпинистских восхождений. Я опять занялся составлением планов и провел много часов с Эдом Хиллари и Чарльзом Эвансом (так как в наши обязанности входило, кроме других задач, планирование), обсуждая различные варианты штурма, подсчитывая нужное для этого количество грузов. Временами я мог отдохнуть и понаблюдать за своими товарищами, когда мы лежали в нашей просторной шатровой палатке.

В ней всегда собиралась небольшая компания. Она состояла обычно из Майкла Уэстмекотта, Джорджа Бенда и Тома Бурдиллона, обсуждавших какое-нибудь сверхтрудное скальное восхождение, – обычно в Северном Уэльсе. Том Стобарт рассказывал захватывающие, хотя немного фантастические случаи из охоты на диких зверей в Африке или красочно описывал жизнь на далеком юге. Джордж Лоу серьезным тоном передавал какой-нибудь из многочисленных эпизодов своей разносторонней педагогической практики; среди них не последнее место занимали рассказы о явно неравных схватках между несчастными новозеландскими учителями и их озорными и предприимчивыми учениками. Или же он состязался в остроумии с другим Джорджем и, выступая в роли клоуна, заставлял нас порой корчиться от смеха. В отличие от других Грег спокойно читал или заводил со Стобартом непонятный нам разговор о тонкостях техники фотографирования. Уилф Нойс, не менее молчаливый, чем Грег, конечно скрипел пером в углу палатки, заполняя убористым почерком страницу за страницей одного из своих многочисленных больших блокнотов. Надеюсь, что когда- нибудь нам удастся прочесть все, что он написал, сидя в этой палатке или за кустом в ожидании завтрака. Затем надо было обменяться впечатлениями о событиях дня – напримеp о бабочках, которых Майкл Уэстмекотт или я наловили или упустили, или о кузнечиках, для которых уже не было места в походной коробке Джорджа Бенда, или о птицах, которых мы заметили. Конечно, частой и возбуждающей, но никогда не надоедающей темой были разговоры о еде. Тут даже Грег вылезал из своего угла, а для Эда Хиллари эти разговоры были любимым развлечением. В любой из этих групп можно было слышать спокойный голос Чарльза Эванса, закругляющего беседу шуткой или вставляющего здравое и логичное замечание, которое он черпал из своих весьма широких познаний в различных областях. Компания была великолепная.

Узнавая ближе друг друга, мы одновременно сближались и с нашими носильщиками шерпами. В гималайских путешествиях есть одно правило, которое, видимо, доставляет взаимное удовольствие обеим сторонам: за вами ухаживает верный слуга, который подает вам чай по утрам, готовит спальный мешок, помогает нести ваши личные вещи и вообще балует своего сагиба (слово «сагиб» на языке хинди означает человека с высшим положением, оно употреблялось между нами просто в случае надобности различить члена экспедиции от носильщика шерпа). Моим личным слугой был Пемба, спокойный и дюжий парень, с более чем обычно резко выраженным монгольским типом лица; его толстые косы массивными пучками были уложены по обеим сторонам головы. Пемба пользовался репутацией одного из самых смелых среди сопровождавших нас шерпов и был очень приятным парнем. Очень скоро мы стали достаточно хорошо понимать друг друга, хотя он ни слова не знал на языке хинди, а я на наречии шерпов – единственном языке, на котором он говорил.

Друзья, помогавшие нам советами еще в Англии, внушили мне мысль о важности привыкнуть к