– Ничего себе вопрос! Попробуй ответь так сразу. Столько лет прошло... Что именно ты хотел бы от меня услышать? Что-нибудь вроде «у меня все отлично. А ты как?»

Вот и опять Энджел спросил что-то не то. Он хотел наладить разговор, но у него это никак не получалось. Они с Франко соперничали всю жизнь, по крайней мере Энджел всегда пытался взять верх над Фрэнсисом. И Фрэнсис знал об этом. Он не знал только, как прекратить эту глупую борьбу и просто сказать: «Давай начнем все по-новому».

– Ты уже виделся с ней? – спросил Фрэнсис.

А вот тут уже нечего изображать скромность и притворяться перед Франко. Нечего валять дурака переспрашивая, кого это он имеет в виду.

– Да, я видел ее.

– И?

Энджел изучающе посмотрел на брата: волосы его по-прежнему были светлыми, фигура оставалось стройной и поджарой, как у бегуна-стайера. Да, это был прежний Фрэнсис, безупречный во всем: приятной наружности, честный, с безупречными моральными принципами. С таким мужчиной любой женщине будет спокойно. Он-идеально подходил на роль утешителя для шестнадцатилетней девушки с разбитым сердцем.

При этой мысли у Энджела внутри все вскипело.

– Так что? – переспросил Фрэнсис.

– Что ты пытаешься из меня вытянуть, Франко? Переспал ли я с ней?! Нет, не переспал. А если бы попробовал, то монитор запросто мог сгореть.

В глазах брата сразу появилось выражение отчужденности и явного разочарования. Фрэнсис вздохнул, провел рукой по волосам.

– Да это я и сам понимаю. Знаю, что ...ничего такого не было. Я ведь совершенно не об этом спрашиваю.

Под пристальным взглядом брата Энджел почувствовал себя каким-то гадким насекомым. И самое отвратительное, Энджел понимал, что все эти переживания и мысли существуют лишь у него в голове: Фрэнсис не чувствовал возникшего напряжения, не мучился от возрождения былого соперничества между ними. Но как всегда, в присутствии Фрэнсиса Энджел раскрывался во всей красе: все самое отвратительное в нем вылезало наружу.

– А ты как, спишь с ней помаленьку? – поинтересовался Энджел, ненавидя себя за этот вопрос и одновременно чувствуя, что не может не задать его.

Фрэнсис молча посмотрел на брата. Он молчал долго, и каждая секунда казалась Энджелу вечностью.

– Я священник, – ответил он наконец.

Энджел ощутил сначала огромное облегчение. Затем прилив непонятной гордости. Он вспомнил, как они много раз сидели на ступеньках их трейлера, и Фрэнсис рассказывал о своей мечте сделаться священником.

– Ну что ж, похвально, похвально...

– Как бы то ни было, а все к лучшему. Когда я сделался священником, мать почувствовала, что одно это спишет ей все грехи.

Энджел неожиданно для самого себя улыбнулся. На мгновение ему почудилось, что вернулись старые времена, что они опять стали детьми.

– Ну, если уж она попала в рай, то – черт меня подери!.. Фрэнсис улыбнулся.

– Вот-вот...

– Слушай, а как чувствуешь себя, когда становишься священником, а?

– Отлично чувствуешь. Разве только временами бывает немножко одиноко.

Энджел повнимательнее посмотрел на брата и заметил в его голубых глазах грусть и легкую неудовлетворенность. Он понял – как нередко понимал многие, касавшиеся Фрэнсиса вещи, – понял, что Фрэнсис вновь говорит о Мадлен.

– Ты ведь любишь ее.

Фрэнсис прищурился, затем издал короткий смешок.

– Ты всегда умел читать мои мысли. Да, я люблю ее.

Больно было услышать этот ответ, спокойное подтверждение тому, что и после стольких лет было небезразлично Энджелу.

– И она тебя любит, – сказал он. – Непонятно только, куда ты смотришь и о чем думаешь?

– Она не католичка.

Энджел усмехнулся. Фрэнсис, разумеется, просто ушел от ответа. Раздражение все более овладевало им. «Вот что, – приказал он себе, – сейчас ты наконец заткнешься, и тогда тебе полегчает». Но его уже понесло.

– И чем же вы с ней занимались, когда я смылся? Небось утешал ее как мог?

Лицо Фрэнсиса внезапно сделалось жестким.

– После того как ты смылся, она осталась совершенно одна. Алекс вычеркнул ее из завещания и выбросил из дома. Ей нужен был хоть кто-нибудь рядом!

– И ты оказался тут как тут, – саркастически произнес Энджел.