– Это было бы просто замечательно, – ответила Мадлен. – Я приеду домой через несколько часов.

Положив трубку, она придвинула свой стул к кровати и села, чуть наклонившись к Тому.

– Вчера вечером вы мне начали рассказывать о том, как ваша дочь учится читать...

Фрэнсис стоял на Пэсифик-стрит под старым раскидистым дубом. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь сильно поредевшую листву. Желтые листья ложились на траву сплошным золотистым ковром.

Прозвенел звонок. Не прошло и десяти секунд, как из кирпичного здания школы начали выбегать подростки, ловко прыгая сразу через несколько широких ступеней крыльца. Добежав до площадки перед школой, они переходили на шаг и направлялись к автобуса^, припаркованным у дороги.

Как Фрэнсис и предполагал, Лина вышла в числе самых последних. Она шла, окруженная своей компанией, и все они выглядели как группа беженцев, только что покинувшая лагерь Красного Креста. .

Выйдя из тени дерева, Фрэнсис помахал ей рукой..

– Эй, Лина!

Увидев его, Лина сначала инстинктивно улыбнулась, затем снова сделала серьезную мину. Махнув на прощание своим приятелям, она подтянула джинсы (которые были ей явно велики) и направилась в еторону отца Фрэнсиса. Короткая прическа подрагивала в такт ее шагам, в левой руке она раскачивала рюкзачок для книг. Длинные штанины джинсов шаркали об асфальт при каждом ее шаге.

Фрэнсис улыбнулся.

– Ну и приятели у тебя: взглянешь – испугаешься. Не дай Бог встретить таких вечером в темном переулке.

– Ну-у, не очень-то по-христиански это звучит, откровенно говоря. А как же «возлюби ближнего своего»? – Лина лукаво посмотрела на Фрэнсиса. – К тому же все они католики, причем некоторые даже подумывают о том, чтобы стать священниками. Так что зря вы...

У Фрэнсиса вспыхнуло лицо. Лина плутовато улыбнулась, из чего он сделал вывод, что она это заметила.

– Тебе бы следовало каждый день мыть рот с мылом. Жаль, я не делал тебе этого в детстве.

– Даже и не пытались.

– Да, упустил возможность. Теперь-то уже поздно.

– Хотите, я текилой прополощу? Фрэнсис внезапно остановился.

– Ничего смешного тут нет. – Конечно, следовало оборвать ее более резко, но он не решился. Пока все складывалось очень хорошо: Лина вовсе не сердилась на него за то, что в день ее рождения он принял сторону Мадлен. А Фрэнсис не был любителем обострять ситуацию. Мысленно он назвал себя коварным человеком, однако вслух так ничего и не произнес. – Как насчет того, чтобы поехать пообедать где-нибудь вместе? А потом можно и в киношку смотаться, а?

Лина вздохнула.

– У матери опять много работы, так что ли? Он обнял девушку и привлек ее к себе.

– Иногда ты ведешь себя совершенно несносно. Совсем как хулиган-подросток.

– Я и есть подросток.

– Знаю, знаю, но позволь мне чуточку пофантазировать. Мне так приятно вспоминать то время, когда тебе было... ну, словом, когда ты еще не носила военных ботинок, а твоим любимым словом из четырех букв было слово «мама». – Он засмеялся, Лина улыбнулась ему в ответ, и они пошли по тротуару в сторону автомобильной стоянки.

Возле машины Лина остановилась и посмотрела на отца Фрэнсиса.

– А какой я была... в общем, когда была совсем маленькая? Я тогда отличалась от нее?

По голосу Лины Фрэнсис угадал, что девочка волнуется и испытывает неуверенность. Он подвел ее к деревянной скамье, стоявшей неподалеку; они уселись. Лина прижалась к Фрэнсису, и внезапно всю ее заносчивость как ветром сдуло. Она стала обыкновенной худенькой девочкой-подростком, одетой в слишком просторную для себя одежду. Девочкой, которой отчаянно хочется скорее повзрослеть, стать настоящей женщиной.

Фрэнсис обнял ее одной рукой, притянул к себе поближе. Они сидели, откинувшись на спинку скамьи, и смотрели в чистое осеннее небо.

– Я помню, как ты впервые пошла в школу. Помню так ясно, как если бы это было вчера. Ты и твоя мать жили тогда в большом доме в районе «Ю». Как раз в те дни твоя мама пыталась получить постоянное место в клинике, и ей приходилось работать сутки напролет. Ты целыми днями ждала ее в педиатрическом отделении – играла в послеоперационной комнате с детишками, которые уже выздоравливали. Твоя мама не успевала даже спать. Она работала и училась, училась и работала – на сон просто не оставалось времени. А всякую свободную минуту она проводила с тобой: читала тебе вслух, играла с тобой. Она так тебя любила. Я не знаю ни одной другой женщины, которая так же любила собственного ребенка.

– Сказки, – пробормотала Лина. – Да, она часто читала мне разные сказки.

– Уже тогда ты была независимым, своевольным ребенком. В тот день, когда ты первый раз пошла в детский сад, твоя мать взяла выходной. Она нарядила тебя как куколку. На тебе были лаковые черные туфельки, в волосах – розовые банты. В руке ты несла детскую корзинку с завтраком. Так было заведено, что в первый день родителям разрешалось сопровождать детей в школьном автобусе. Мэдди была очень взволнована. Ей ведь никогда прежде не доводилось ездить в школьном автобусе. Но когда вы с ней подошли к остановке, ты вдруг заявила, что дальше намерена ехать одна. Лина нахмурилась.

– Что-то не припомню такого.

– Зато я отлично все помню. Твоя мама чуть не расплакалась. Но она не хотела, чтобы ты увидела, как сильно это ее задело. Она выпустила твою руку и позволила тебе Самостоятельно забраться в автобус. Ты даже не помахала ей на прощание, просто нашла свободное место и уселась, как ни в чем не бывало. Когда