Элизабет не любила летать одна. Все время полета до Теннесси она просидела, уткнувшись в какой-то любовный роман.

В Нашвилле она взяла напрокат белый «форд-таурус» и поехала на юг. Каждый оставленный позади километр успокаивал ее нервы. Элизабет снова была в своем любимом штате Теннесси, единственном, кроме Эко-Бич, месте на земле, где она чувствовала себя как дома.

У поворота на Спрингдейл она сбавила скорость. Через пару километров дорога сузилась до двух полос. По обе стороны от нее до горизонта простирались поля, еще не засаженные табаком.

Она повернула на проселочную дорогу, которая шла по границе владений ее отца. По правую руку все принадлежало Эдварду Роудсу – десятки гектаров пахотной земли рыжеватого цвета. Скоро будут сажать рассаду.

Наконец Элизабет оказалась на подъездной дорожке. Над ней возвышалась ажурная металлическая арка. На столбе висела медная табличка с надписью «Суитуотер».

На тщательно ухоженной лужайке возвышался старинный кирпичный дом. По периметру росли аккуратно подстриженные вечнозеленые кусты. Их строгий ряд кое-где разрывали старые каштаны.

Элизабет остановилась у конюшни, переоборудованной в гараж, и выключила двигатель. Вытащила сумку с одеждой, подошла к входной двери и позвонила.

Спустя несколько мгновений ей открыл отец. На нем была голубая рубашка и брюки из саржи. Густые седые волосы торчали у него в разные стороны, как у Альберта Эйнштейна. Он широко и приветливо улыбнулся.

– Доченька моя любимая! Мы тебя не ждали раньше чем через час. Ну, скорее иди обними своего старика.

Элизабет поспешила к нему навстречу. Его большие сильные руки обхватили ее так, что на мгновение она почувствовала себя снова маленькой. Когда она освободилась от его объятий, он погладил ее по щеке.

– Мы очень скучали по тебе, – сказал он, оглядываясь назад. – Поторопись, мама. Наша дочка приехала.

Элизабет услышала стук высоких каблуков по мраморному полу. Затем до нее донесся запах гортензии – любимые духи ее мачехи.

Анита быстро вошла в прихожую. Она была на высоких тонких каблуках, в вишневых шелковых брюках и золотистой кофточке со смелым вырезом. Ее длинные платиновые волосы были так сильно начесаны, что казалось, у нее на голове колпак. При виде Элизабет она защебетала:

– Птичка, мы думали, что ты приедешь не раньше чем через час.

Анита пошла к Элизабет, словно собираясь обнять ее, но в последнее мгновение остановилась и прислонилась к отцу.

– Птичка, как хорошо, что ты снова дома. Мы так давно не виделись.

– Да уж, это точно.

– Ну... – После неловкой паузы Анита сказала: – Пойду-ка проверю, как там мой сидр. Папочка, проводи нашу Птичку в ее комнату.

Элизабет по-прежнему улыбалась, стараясь не выдать досады. Из всех привычек мачехи, которые ее страшно раздражали, одна была хуже всех: она почему-то называла ее отца – своего мужа – папочкой.

Отец подхватил сумку Элизабет и повел ее на второй этаж, где была ее старая спальня. Там все оставалось как раньше: бледно-лимонные стены, дубовые половицы, белая кровать.

– А где же Джек? – поинтересовался отец.

– Ему попался прекрасный сюжет, и нужен еще день, чтобы с ним закончить. Он будет завтра.

– Жаль, что он не смог прилететь вместе с тобой, – медленно проговорил отец.

– Да, мне тоже жаль, – сказала Элизабет, не решаясь встретиться с ним глазами.

Отец знал, что между нею и Джеком разлад. Конечно, он знал. Он видел ее насквозь. Но он не вмешивался.