– Но едва ли не важнейший из них – детская сексуальность. В младенчестве и раннем детстве мы обладаем врожденной сексуальностью, не сосредоточенной в половых органах; она как бы разлита по всему телу. Это унаследованный нами рай. Но мы теряем его, когда становимся взрослыми. Мэйтхуна помогает вернуть утраченный нами рай. – Он обернулся к Радхе. – У тебя хорошая память, – сказал он девушке. – Какое высказывание Спинозы приводится в учебнике прикладной философии?

– «Обучите тело множеству вещей, – процитировала девушка, – и это поможет вам усовершенствовать разум и прийти к разумной любви к Богу». Такова цель любой йоги, и в том числе мэйтхуны. Мэйтхуна – самая настоящая йога, – настаивала девушка, – ничем не уступающая ни раджа-, ни карма-, ни хатха-йоге. Она даже превосходит их, если только вы способны это осознать. Мэйтхуна действительно приводит вас туда.

– Куда именно? – спросил Уилл.

– Туда, где вы познаете.

– Что познаю?

– Познаете, кто вы есть на самом деле, и – как это ни невероятно, – добавила девушка, – Tat tvam asi; ты – это Тот, но так же и я; Тот – это я. На щеках вновь появились ямочки, зубы сверкнули в улыбке.

– Но Тот – это также и он. – Девушка указала на Рангу. – Невероятно, правда? – Поддразнивая Рангу, она высунула язык. – Но все же это факт. Ранга улыбнулся и указательным пальцем надавил на кончик ее носа.

– И не просто факт, – сказал он, – а познанная истина. – Он легонько щелкнул Радху по носу. – Познанная истина, – повторил он, – и потому, девушка, будьте осторожны.

– Удивительно, почему все до сих пор не стали просветленными, – сказал Уилл, – ведь для этого требуется лишь заниматься любовью по особому методу. Чем это объяснить?

– Сейчас объясню, – начал Ранга. Но девушка перебила его.

– Прислушайтесь, – сказала она, – прислушайтесь!

Уилл прислушался. Вдали тихо, но отчетливо звучал странный, не принадлежащий человеку голос, впервые приветствовавший его на Пале: – Внимание, – твердил голос. – Внимание. Внимание.

– Опять эта проклятая птица!

– Но здесь кроется загадка.

– Во внимании? Но только что вы говорили о другом. Как же быть с зарезервированным молодым человеком?

– Это способствует усилению внимания.

– Да, внимание при этом значительно усиливается, – подтвердил Ранга. – И внимание – основная цель мэйтхуны. Техника не просто превращает занятие любовью в йогу, но приводит к особому виду познания. Вы приходите к осознанию ощущений и к осознанию не-чувствия в каждом ощущении.

– Что значит: «осознание не-чувствия»?

– Не-чувствие – это сырой материал для ощущений, который мне поставляет мое не-я.

– И вы внимаете своему «не-я»?

– Конечно. Уилл повернулся к маленькой сиделке.

– И вы тоже?

– Своему «я» и в то же самое время своему «не-я». И даже тому, что является «я» и «не-я» Ранги; и своему и его телу; всему, что ощущает. Внимаю чувству любви и дружбы, и загадке другой личности – совершенно чужой, которая наполовину является тобою и в то же время не является. И чувствую, что чувствует этот «другой». Ведь он может быть открыт для ощущений или, напротив, жить разумом, и тогда все ощущения представляются ему низкими, лишенными романтизма, грязными. Но они не грязные – ибо, при полном познании их, становятся столь же прекрасны, как многое другое, и едва ли не чудесны.

– Мэйтхуна – это дхьяна, – заключил Ранга, полагая, что новое слово объяснит все.

– Но что такое дхьяна? – не унимался Уилл.

– Дхьяна – это сочувствие.

– Сочувствие?

Уиллу вспомнился землянично-розовый альков на Чаринг Кросс Роуд. Но слово «сочувствие» совершенно не вязалось с этим воспоминанием. И все же, подумал Уилл, даже там он обретал некое убежище. Смена рекламной иллюминации помогала ему уйти от повседневного «я» – но, к сожалению, она уводила Уилла от его существа в целом; это был уход от любви, понимания, общественного признания; от осознания чего- либо, кроме мучительного безумия зеленовато-трупного или розового свечения дешевой, вульгарной иллюзии.

Уилл вновь взглянул в сияющее лицо Радхи. Каким счастьем оно лучилось! Какая неколебимая убежденность – не в греховности, на которую обречен мир, по мнению мистера Баху, но в противоположной ей непорочной безмятежности и благословенном покое! Это было так бесконечно трогательно! Но Уилл не желал, чтобы это его хоть сколько-нибудь затрагивало. Noli me tangere [20] – таков категорический императив. Взглянув на проблему под несколько другим углом, Уилл нашел все это донельзя смешным. Что нам следует делать, чтобы спастись? Краткий ответ содержался в непечатном слове.

Улыбнувшись своей невысказанной шутке, Уилл спросил иронически:

– Мэйтхуна, наверное, изучается в школе?

– Да, в школе, – бесхитростно подтвердила Радха, что значительно убавило раблезианский пыл ее собеседника.