– Да-да, я слушаю, – сказал Том, узнав голос Джонатана Треванни.

– Я хотел бы увидеться с вами, – проговорил Треванни, – если у вас есть время.

– Да, конечно. Сегодня?

– Если можно, да. Я не смогу… мне бы не хотелось встречаться в обед, если вы не возражаете. Сегодня, но позднее, хорошо?

– Часов в семь?

– Лучше шесть тридцать. Вы можете приехать в Фонтенбло?

Том договорился встретиться с Джонатаном в баре «Саламандра». Он догадывался, о чем пойдет речь: Джонатан не смог толком объяснить своей жене, откуда у него деньги. В голосе Джонатана звучало беспокойство, но не отчаяние.

В шесть часов вечера Том взял «рено», потому что Элоиза уехала на «альфе» и еще не возвратилась. Она позвонила и сказала, что собирается выпить с Ноэль по коктейлю, а потом, возможно, с ней же и поужинает. А в бутике купила красивый уцененный чемодан от «Эрмеса». Элоиза считала, что чем больше она покупает на распродажах, тем более она экономна и определенно более добродетельна.

Когда Том приехал в «Саламандру», Джонатан был уже там. Он стоял у стойки и пил темное пиво – возможно, старый добрый эль «Уитбред», подумал Том. В заведении в этот вечер было на редкость оживленно и шумно, и Том решил, что лучше побеседовать за стойкой. Том кивнул, улыбнулся в знак приветствия и заказал себе такое же темное пиво.

Джонатан рассказал ему, что произошло. Симона нашла швейцарскую расчетную книжку. Джонатан сказал ей, что это аванс от немецких врачей, что он рискует, принимая их препараты, и это своего рода плата за его жизнь.

– Но вообще-то она мне не верит, – улыбнулся Джонатан. – Она даже решила, будто я в Германии выдаю себя за кого-то, чтобы получить наследство для шайки мошенников – что-то вроде того, – и это моя доля. Или что я лжесвидетельствовал в чью-то пользу.

Джонатан рассмеялся. Ему приходилось кричать, чтобы быть услышанным, но он был уверен, что никто их не подслушивает, а если даже и подслушивает, то не понимает. За стойкой суетились три бармена, разливая перно и красное вино и вынимая из-под крана стаканы с пивом.

– Понятно, – сказал Том, разглядывая шумную толпу.

Он все еще тревожился по поводу утреннего телефонного разговора. Днем больше не звонили. Выехав из дома в шесть часов, он даже осмотрел все вокруг Бель-Омбр и Вильперса – нет ли где на улицах незнакомцев. Каким-то образом все начинают в конце концов узнавать друг друга на улице, даже на расстоянии, так что незнакомый человек тотчас привлекает внимание. Том даже «рено» заводил с опаской. Мафия обожает подсоединять динамит к зажиганию.

– Мы должны что-то придумать! – убежденно произнес Том громким голосом.

Джонатан кивнул и допил свое пиво.

– Забавно – она решила, что я могу пойти на все, что угодно, но только не на убийство!

Том поставил ногу на металлическую поперечину и, невзирая на шум, попытался собраться с мыслями. Он бросил взгляд на разорванный карман старого вельветового пиджака Джонатана, недавно пришитый – Симоной, конечно же.

– Ну, а почему бы не сказать ей правду? В конце концов, эти мафиози, эти гниды…

Джонатан покачал головой.

– Я думал об этом. Но Симона… католичка. А это значит…

Симона регулярно принимала противозачаточные таблетки, и тем самым шла на определенные уступки. Джонатан представлял себе, как католики медленно отступают: они не хотят замечать, как подтачиваются их основы, даже если и уступают то в одном, то в другом. Джорджа воспитали как католика, что неизбежно в этой стране, но Джонатан старался сделать так, чтобы Джордж понял, что это не единственная религия на свете, пытался заставить его понять, что он будет свободен в своем выборе, когда немного подрастет, и его усилия в этом направлении до сих пор не встречали противодействия со стороны Симоны.

– Для нее это так непривычно, – прокричал Джонатан. Он уже привык к шуму, и ему даже нравилось, что в такой обстановке почти не слышно его слов. – Для нее это будет ударом… Такое она не сможет простить, понимаете. Речь ведь идет о человеческой жизни.

– Человеческая жизнь! Ха-ха!

– Дело в том, – сказал Джонатан, снова серьезно, – что под угрозой мой брак. Мой брак поставлен на карту – вот как обстоит дело.

Он посмотрел на Тома, который пытался следить за тем, что он говорит.

– Да разве в этом чертовом баре можно говорить о чем-нибудь серьезном! – Джонатан опять заговорил решительно. – Мы, мягко говоря, не в равных условиях. И я не вижу, как могу улучшить свое положение. Просто я надеялся, что у вас возникнет какая-нибудь идея насчет того, что мне делать или говорить. С другой стороны, не знаю, зачем вам мои проблемы.

Том надеялся, что они найдут более тихое место или посидят в его машине. Но окажись они в более подходящей обстановке, пришло бы ему в голову что-нибудь путное?

– Попробую что-нибудь придумать! – крикнул Том.

Почему все – и даже Джонатан – надеются, что он за них что-то придумает? Том часто размышлял о том, что изрядно попотел, пытаясь проторить себе дорогу. Для его собственного благоденствия часто требовались идеи, вдохновение иногда снисходило на него, когда он стоял под душем или работал в саду. Эти откровения свыше являлись к нему после напряженных раздумий. По мнению Тома, у человека не так много душевных сил, чтобы взваливать на себя чужие проблемы и решать их столь же успешно. Затем Том подумал, что его благоденствие зависит, в конце концов, и от Джонатана, и если Джонатан сломается… но Том и допустить не мог, чтобы Джонатан сказал кому-то, что он был с ним в поезде и помогал. Нет необходимости, да Джонатан принципиально не станет об этом говорить. Откуда вдруг у человека