сознания.
Теперь я минимум на дня два обречена прожигать жизнь в «Тангейзере». Выходя наружу — даже в городе — придется носить перчатки и маску… Зато в гостиной нашего номера целая стена — только слово скажи — превращается в стереоэкран, который показывает — хочешь в записи, хочешь живьем — представления любого венусбергского театра или клуба. Некоторые из этих «развлекательных программ» не развлекательные, а просто развратные (особенно когда дяди поблизости нет). Да, оказывается, на Марсе нравы самые что ни на есть пуританские!
Еще бы — законов на Венере нет, одни только правила и инструкции Корпорации, которые личного поведения никаким боком не касаются. Я всю сознательную жизнь была убеждена, что Марс — республика свободная, и сейчас в этом ничуть не сомневаюсь; только — видно, разные бывают свободы…
На Венере всем мало-мальски стоящим владеет Корпорация. Она же управляет всем, что приносит доход, — да так управляет, что любой марсианин, увидев, упадет в обморок. И венерианцы, наверное, тоже в обморок бы попадали, узнав, какие мы пуритане. Я лично знаю одну марсианскую девочку, которая — в первый раз за бог знает сколько лет — покраснела, как помидор, и выключила одну передачу, хоть и не поверила, что такое взаправду может быть…
Но этот громадный экран — далеко не единственное чудо нашего номера. Сам номер такой огромный, что отправляясь осматривать его, неплохо бы запастись водой и пищей. В гостиной вполне хватит места для небольшой бури, а в моей личной ванной можно разместить приличный гостиничный номер. И в ней столько разных устройств, что без инженерного образования не сумеешь руки помыть, но я вскоре разобралась во всем и просто влюбилась в мою ванную! Подумать только — всю жизнь прожила я без самых элементарных удобств!
Прежде пределом моих мечтаний в этой области была полочка в ванной, отдельная от Кларка, а то просто опасно для жизни пользоваться, не глядя, своим же, на Рождество подаренным одеколоном (в пузырьке вполне может оказаться азотная кислота или еще что похуже). Кларк ванной пользуется в основном как химической лабораторией; личная гигиена его волнует гораздо меньше.
Но замечательнее всего в нашем номере — рояль. Нет-нет, не просто клавиши и электроника — настоящий. Деревянный, огромный, какой-то плавно-грациозный и вместе с тем неуклюжий — его ни к чему не приставишь и в угол не задвинешь… Хочешь, можешь открыть крышку и убедиться, что внутри взаправдашние струны и разная хитрая механика.
На всем Марсе настоящих роялей, кажется, еще всего четыре! Один в Музее, и на нем никто не играет — может, он даже не работает. Второй — в Лоуэлловской Академии, но у него внутри нет струн, и он все равно что электронный. Третий — в Розовом Доме (можно подумать, президенту только и дела, что на нем играть!). И четвертый — в Галерее Изящных Искусств; на нем иногда играют заезжие артисты, хотя я ни разу не слышала. Больше на Марсе, скорее всего, роялей нет — появись вдруг еще один, знаете, сколько шуму газетчики бы подняли?
Рояль в нашем номере сделан человеком по фамилии Стейнвей — небось, всю жизнь мучился, бедолага… Я на нем играла «собачий вальс» (лучший опус из моего ограниченного репертуара), пока дядя не попросил «прекратить это раз и навсегда». Тогда я все закрыла — клавиши и верхнюю крышку, — потому что Кларк уже ходил кругами и масляными глазами поглядывал на механизм внутри. А я его ласково, но твердо предупредила, что, если он рояль тронет хоть одним пальчиком, я ему ночью, когда будет спать, все пальцы переломаю. Он, как всегда, отмахнулся, но понял, что я серьезно говорю. Рояль — «он муз служенью посвящен», и нечего всяким малолетним архимедам разбирать его на винтики.
Что бы там ни говорили электронщики, между их «роялями» и роялями настоящими — разница огромная, хотя ихние осциллографы и показывают, будто звук идентичен. Есть ведь разница: закутаться, когда холодно, в сто одежек или крепко-крепко прижаться к папочке и согреться как следует?
Впрочем, я не все карантинное время просидела в номере — я ходила в различные казино, с Герди и Декстером[11] Кунха, сыном г-на председателя, Курта Кунха. Герди с нами дальше не полетит, она — вот жалость-то! — остается на Венере. Я ее спросила:
— А почему?
Мы сидели вдвоем в нашей роскошной гостиной. Герди остановилась в этом же «хилтоне», но ее номер точно такой же, как каюта на «Трайкорне». До меня только потом дошло, как бестактно я поступила, позвав ее посмотреть на наши роскошества… Извиняет меня только то, что мне требовалась кое-какая помощь. Мне здесь приходится носить кучу разных суппортеров (брррррр!). В туфлях — супинаторы, там — подвязки, там — подтяжки… Чтобы не растечься на манер амебы. Даже вспоминать не стоит, как называет все эти штуки Кларк — он невоспитанный, невежественный недоросль и вообще варвар.
Терпеть всю эту сбрую ненавижу, однако 0,84 g, несмотря на все мои старания в спортзале, дают о себе знать. Вот еще почему не хочу жить ни на Венере, ни на Земле, хотя бы они были так же прекрасны, как Марс.
А Герди помогла облачиться — кстати, все эти штуки она сама мне и купила, а потом еще заставила сменить макияж, который я так тщательно скопировала из самого последнего номера «Афродиты».
А Герди посмотрела и сказала:
— Иди умойся, Подди, и начнем сначала.
Я надула губы:
— Ни за что!
Мне на Венере сразу бросилось в глаза, что женщины, все до единой, красятся, как те Краснокожие из кино, что гоняются за Хорошими Ребятами. Даже Марии на работу красятся каждый день раза в три сильнее, чем мама на официальные приемы (на работу мама вообще не красится).
— Подди, будь умницей.
— Я и так умница. Я с детства знаю: если хочешь быть вежливой, делай, как окружающие. Ты на себя посмотри!
Ее грим был взят из того же супермоднейшего венерианского журнала.
— Правильно, но я вдвое старше. Никому и в голову не придет искать во мне юность, нежность и невинность. Подди, всегда нужно оставаться самой собой. Никогда не представляйся. Вот миссис Грю — приятная, старая, толстая дама, не кокетка какая-нибудь, и общаться с ней — одно удовольствие.
— Ты что, деревенщину из меня хочешь сделать, которая попала в город первый раз?
— Я хочу, чтобы ты выглядела, как Подди Фриз. Идем, дорогая, поищем золотую середину. Надо тебе заметить, здесь даже девочки твоего возраста красятся куда сильнее, чем взрослые женщины на Марсе. Нужно отыскать компромисс. Мы не станем размалевывать тебя под венусбергскую шлюху; мы из тебя сделаем воспитанную юную леди из приличной семьи, много путешествующую, привычную к любым манерам и обычаям и достаточно уверенную в себе, чтобы поступать так, как она считает нужным, без оглядки на местные причуды.
Да, Герди — просто мастер! Она начала с самого начала и обрабатывала меня больше часа, а когда закончила, макияжа на мне будто вовсе не было!
Однако ясно было видно: я стала года на два старше (настоящих, марсианских два года; венерианских — шесть), лицо сделалось тоньше, нос не торчал пуговкой… Я стала такой очаровательно-утомленной жизнью!.. И глаза просто громадные!
— Ну как? — спросила Герди.
— Да я же… просто красавицей стала!
— Верно. А все потому, что осталась сама собой. Я просто нарисовала такую Подди, какой ты скоро станешь.
Из глаз моих хлынули слезы — пришлось скорее промокнуть салфеткой, а потом Герди зашпаклевала повреждения.
— Ну вот, — сказала она, — осталось только захватить с собой дубинку. И маску твою, безусловно.
— А зачем дубинку? И — маску поверх такой красоты я ни за что не надену!
— Дубинка — чтобы отбиваться от акционеров с толстыми кошельками, бросающихся к твоим ногам. А маску ты наденешь обязательно, или мы никуда не пойдем.
Сошлись на том, что я потерплю маску, пока не доедем до места, а потом Герди подрисует все, что
