– О'кей. Гарри, мне нужен твой совет.

– Тебе нужен? Да ради Бога, у меня их сколько угодно, любых фасонов и расцветок. И все даром и, боюсь, ценность любого из них в точности равна цене.

– Ты был сегодня на совещании.

– И ты тоже. – На лице его появилось беспокойство.

– Да. – Я рассказал ему, что меня тревожит, потом, чуть подумав, и то, что сказал мне Чет. – И что же я должен делать, Гарри? Чет совершенно прав, на то, что из этого нового прыжка будет какой-либо толк, очень мало шансов, и не стоят эти шансы риска. Ну, ладно, пусть мы найдем планету, стоящую того, чтобы о ней сообщить на Землю – а шансов на это немного, если посмотреть результаты по всему флоту. Пусть мы нашли ее, так ведь доложить об этом мы почти наверняка не сможем, вернее, сможем только по возвращении на Землю, через две сотни лет после старта. Идти на это дело смешно и, как верно сказал Чет, – это самоубийственно. Но с другой стороны, Капитан прав, именно на это мы и подписывались. Программа полета корабля говорит, что мы должны продолжать двигаться вперед.

Прежде чем ответить, Гарри осторожно развернул очередной образец.

– Томми, спроси меня чего попроще. Ну спроси, например, жениться тебе или нет – и я тебе все прямо так и скажу. Или еще что-нибудь спроси. Но есть вещь, которую ни один человек не может сказать другому. Это – в чем состоит его долг. Это каждый должен решать для себя сам.

Я немного подумал:

– Какого черта, Гарри, сам-то ты как ко всему этому относишься?

– Я? – Он приостановил свое занятие. – Том, я, по правде говоря, и не знаю. Что касается лично меня… ну, пожалуй, на этом корабле я счастливее, чем когда-либо раньше. При мне моя жена и дети, я занят именно той работой, которая мне нравится. Но что я, у других все может быть иначе.

– А как насчет твоих детей?

– Вот тут оно конечно. Для семейного человека… – Он нахмурился. – Я не могу ничего тебе посоветовать, Том. Если я хоть чуть намекну, что ты не должен выполнять условия подписанного тобой контракта, это будет побуждение к бунту на борту, самое тяжелое преступление для нас обоих. Сказать тебе, что ты обязан выполнять то, что хочет Капитан, – оно, конечно, безопасно с точки зрения закона, только кончится это может смертью твоей, моей, моих детей, остальной команды, так как на стороне Чета здравый смысл, хотя закон и против него. – Он вздохнул. – Том, сегодня я, спасибо тебе еще раз, чуть не отдал концы, и у меня, видимо, от этого, пока что еще слабо с сообразительностью. В общем, я не могу давать тебе совета, я не беспристрастен.

Я молчал. Как жаль, что так случилось с дядей Стивом, у него-то всегда и на все был ответ.

– Единственное, что я могу, – продолжал Гарри, – так это предложить тебе несколько жульнический образ действий.

– Да? А как это?

– Ты должен подойти к Капитану один на один и рассказать ему, чем и насколько ты обеспокоен. Это может повлиять на его решение. Во всяком случае, он должен знать.

Я сказал, что подумаю, поблагодарил его и ушел. Улеглись в постель, я в конце концов все-таки уснул. Проснулся я посреди ночи от того, что корабль трясся. Корабль, находясь на воде, всегда чуть покачивается, но совсем не таким образом, не с такой силой и уж конечно не на Элизии. Тряска прекратилась, а затем вновь началась… и снова прекратилась… и началась. Я размышлял, чего бы… когда неожиданно корабль задрожал, на этот раз совершенно другим, знакомым образом. Так бывает при запуске двигателя на самой малой мощности. Техники называли это «прочистить глотку», это был обычный элемент проверки двигательной установки. Решив, что просто мистер Регато заработался допоздна, я успокоился. Тряски больше не было.

За завтраком я узнал, в чем было дело: эти огромные твари испробовали что-то – никто не знал, что именно – на самом корабле, после чего Капитан, вполне логично, приказал мистеру Регато шугануть их факелом. И вот теперь, хотя мы по-прежнему не знали о них почти ничего, одно знали точно – стойкости к перегретому пару и высокому уровню радиации у них нет. Каким-то образом очередная стычка с морскими чудовищами придала мне смелости, я решил пойти к Капитану, как советовал Гарри.

Он впустил меня в каюту, заставив прождать у двери не более пяти минут. Затем он только молчал, дав мне говорить, сколько захочется. Я описал всю картину, как она мне виделась, не упоминая Чета и Гарри. Мне не было понятно, пронял я его или нет, так что излагал я все очень драматически: что Дядю и Мей-Лин можно не считать, что шансы на то, что после следующего пика от меня будет какой-нибудь толк, очень малы, и поэтому он собирается рисковать кораблем и командой при очень и очень плохих условиях. Окончив, я так и не понял, убедил я его или нет. Он не стал отвечать мне прямо, а вместо этого сказал:

– Бартлет, вчера вечером за закрытой дверью Вашей каюты в течение сорока пяти минут находились двое членов экипажа.

– А? Да, сэр.

– Вы беседовали с ними на эту тему?

Мне очень хотелось соврать:

– Мм… да, сэр.

– После этого Вы нашли на корабле еще одного члена команды и пробыли у него допоздна, или лучше сказать – до раннего утра. Вы беседовали с ним на ту же тему?

– Да, сэр.

– Очень хорошо. В таком случае я должен задержать Вас по двум обвинениям: подозрении в намерении поднять мятеж на борту и подозрении в побуждении к мятежу на борту. Вы арестованы. Отправляйтесь в свою каюту и не покидайте ее. Никаких посетителей.

Я сглотнул и тут мне на помощь пришло то, что я как-то слышал от дяди Стива – он ведь был матерым специалистом по космическому праву и очень любил обсуждать эту тему: