— Эй! — вскрикивает он. — Ты чего?
Бренна едва заметно дергает плечами. Это я тоже замечаю.
— А может, их стащил тот парень, ну, тот, что привез уголь. Он же попросился в сортир.
А она не сдается, подумала я. Хладнокровная девочка, ведет себя так, будто и впрямь невиновна. Зато Грэдин ерзает на стуле, словно его обвиняют во всех смертных грехах.
— Наверное, так все и было, — говорю я и принимаюсь готовить обед.
— Ничего я не крал! — вдруг вопит Грэдин и подскакивает к столу.
Раз — и стол перевернут, сыр, хлеб, ножи и чашки разлетаются по полу. Я отшатываюсь, и, к счастью, нож не вонзается мне в ногу. Кричать на Грэдина я не собираюсь. В его жизни было достаточно криков.
Важно, чтобы ему верили. Жизнь, построенная на лжи, никуда не годится.
— Раз ты говоришь, что не брал денег, значит, так оно и есть, Грэдин. Поможешь убрать?
Вот так мне удалось познакомиться с ними — понять, как они отреагируют на обвинение в том, чего они не делали. Кстати, в той жестянке не было никаких денег.
Палец к середине дня разнылся нещадно, так что я не могла ничего делать. После вспышки Грэдина оставлять детей одних не хотелось, но и к врачу надо было сходить. Уже очевидно, что это нарыв, и, хотя я не выношу эскулапов, без медицины на этот раз не обойтись. Последние дни я тешила себя надеждой, что если делать вид, будто с пальцем все в порядке, то он угомонится. Увы, не сработало.
До Уизерли двадцать минут на автобусе. Города, большие или маленькие, мне не по нутру — слишком много суеты, суматохи, слишком много людей, которые пытаются мечты претворить в реальность. Должно быть, я поступаю умнее, расхаживая по своему канату, вот только никуда я так и не пришла.
Автобусная остановка рядом с отделением хирургии, на окраине города. Ну, с этим я справлюсь. Но я предпочла бы никогда не покидать пределов фермы, и нарыв на пальце — досадная помеха, от которой начинает подрагивать мой туго натянутый канат. Как же я понимаю Грэдина, сама бы с удовольствием сейчас опрокинула какой-нибудь стол.
Пока автобус разрезает лоскутное одеяло безотрадных полей, я вспоминаю свой последний визит к врачу. Доктор Дэйл, весьма приятный мужчина на седьмом десятке. Несколько лет назад я заболела бронхитом, и, когда голос окончательно сел, Джулия заставила меня записаться на прием. Конечно, она была права, как и доктор Дэйл, благоразумно прописавший мне антибиотики, но я не раз размышляла о том, что бы случилось, если бы я не поддалась тогда на уговоры Джулии. Вернулся бы голос или нет?
Автобус подъезжает к остановке, и я втолковываю себе, что визит к врачу не займет много времени и для беспокойства нет ни малейшей причины.
В одиночестве стою на тротуаре, автобус с грохотом уезжает, обдав меня выхлопами. Я все делаю правильно.
Регистраторша мрачно слушает, как я признаюсь, что записалась на срочный прием по столь пустяковому поводу. «Палец страшно болит, — хочется крикнуть мне, — и внутри полно гноя!» — но регистраторша обводит взглядом две дюжины пациентов, которые покорно ждут, надеясь, что их осмотрят, прежде чем кабинет закроется на обеденный перерыв.
— Присядьте. — Она вздыхает и колотит по клавиатуре.
Я послушно опускаюсь на стул и достаю из сумки книгу. Не выношу праздности, всегда хочется заполнить ожидание чем-то полезным.
Через двадцать минут раздается короткий сигнал и экран под потолком высвечивает мое имя. Значит, мне пора в кабинет с синей табличкой. Палец горит как в огне.
На каждой двери висит цветная табличка. Я направляюсь к указанной и вдруг вспоминаю, что дома закончилось молоко. На обратном пути надо зайти в магазин на углу. Поворачивая дверную ручку, я думаю, как там Бренна с Грэдином. Надеюсь, ведут себя разумно. Вот с такими обыденными мыслями я вхожу в длинный белый коридор. И тут меня осеняет, что, должно быть, цветные таблички на дверях означают тип медицинской проблемы. Я без стука переступаю порог кабинета.
Вместо доктора Дэйла, ссутулившегося над стопкой папок, я вижу другого мужчину, который печатает на компьютере. Он не поднимает головы.
— Садитесь, я сейчас закончу.
— Спасибо, — шепотом произношу я. Неужели меня так расстроило отсутствие доктора Дэйла? Или тут что-то другое?
Наконец он переключает внимание на меня, наши глаза встречаются в тысячный раз, и жжение в пальце отступает перед огнем, разливающимся в груди. Меня словно стянули гигантским эластичным бинтом, я не могу дышать, не могу говорить. Мне хочется закричать, но я не в силах даже пошевелить языком.
Он все смотрит на меня. Тридцать лет сжались в одну секунду.
— Чем могу вам помочь, миссис… — Врач едва заметно хмурится и медлит, словно сомневается, что это подходящее обращение.
Меня так трясет, что я ни в чем не уверена. Он отворачивается к монитору, читает мое имя, затем снова устремляет взгляд на меня. Глаза у него цвета стали.
— Мисс Маршалл?
Да, все так. Улыбка, нос, уши, шея, плечи, спина, ноги, руки. Все.
А он уже явно принял решение, он не из тех, кто теряет время даром. В стальных глазах нетерпение, точно он всю жизнь ждал этого момента. Мне даже почудилось, что он вот-вот встанет, подойдет, похлопает меня по спине, пожмет руку, поцелуем клюнет в щеку.
Я дышу — это все, что мне доступно. Собираю всю свою смелость, гордость и силу, чтобы не выскочить из кабинета, и пытаюсь заговорить — спокойно, как обычный пациент, понятия не имеющий, кто он такой. Главное, быстрее покончить с этим. Тогда я смогу уйти, запрыгнуть на свой канат и начать все заново. Я хочу сказать, что у меня болит палец —
— Позвольте взглянуть.
— У вас воспалительный процесс. Как это случилось?
Он так близко. Чувствую тепло его тела. У него чуть подрагивает подбородок или это мне только кажется?
Я разлепляю губы, но и только. Хочу сказать, что занозила палец, когда возилась в курятнике, но слова бесформенным комом застревают в горле. Гноем набряк не только мой палец, но и голова, в мозгу теснятся мутные картинки: цыплята в курятнике, нескончаемый дождь, размывающий все вокруг, Грэдин, переворачивающий стол, озеро и…
Доктор улыбается. Кривой зуб ему исправили.
— Не беспокойтесь, пустячная инфекция. У вас есть аллергия на что-нибудь?
Он смеется — возможно, нервничая, — и просматривает записи в моей медицинской карте. Похоже, он просто не знает, что сказать.
Я качаю головой.
Спустя несколько секунд рецепт напечатан, и доктор протягивает мне листок:
— Принимайте три раза в день в течение недели.
Он снова смеется. Умолкает, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же опускает голову. Мы молчим.
— Делайте ванночки из горячей соленой воды и старайтесь чаще держать палец вертикально. — Голос дрожит от напряжения, слова натянуты и полузадушены. Он подается вперед, опираясь на локоть, приближает ко мне лицо. — И не вздумайте вскрывать нарыв. — Голос его строг, но тут он снова улыбается, мгновенно превратившись в дружелюбного доктора. Откидывается на спинку кресла и щелкает мышкой, намекая, что ждет следующего пациента.
Ловко он вывернулся. Словно ничего не знает, словно не знаком со мной, словно в жизни меня не видел. Все, конец.
