«У кого такая сильная рука, кто так мужественен, как ты?»

«Твои глаза – это небо, в котором отражаются звезды!»

«Ты прекрасен, и сердце мое рвется к тебе!»

«Когда мои глаза увидели твое лицо, я пожелала тебя!»

«И я взяла тебя, о мой возлюбленный!»

«Так продолжится короткое время; до тех пор, пока не наступит несчастный день.»

«Что случится в этот день? Увы, мой возлюбленный, я не знаю!»

«Но я не увижу тебя более, и затеряюсь во мраке!»

«Она» – сильнее меня и возьмет тебя, потому что она прекраснее Устаны, тогда…

Удивительная женщина вдруг оборвала свое пение, которое было необыкновенно музыкально, хотя мы не понимали ни слова, и устремила свои сверкающие глаза в темноту. Эти глаза выразили ужас и отчаяние. Она сняла руку с головы Лео и указала в темноту. Мы взглянули туда же, но ничего не увидели. Но, вероятно, Устана видела что-то такое, что потрясло даже ее железные нервы, потому что она без звука упала возле нас. Лео, успевший привязаться к молодой женщине, страшно испугался и огорчился. Говоря правду, я сам испытывал суеверный ужас.

Скоро Устана пришла в себя и села, конвульсивно содрогаясь.

– Что с тобой, Устана? Кого ты видела? – спросил Лео, отлично говоривший по-арабски.

– Ничего, мой возлюбленный! – ответила она, пытаясь улыбнуться.

Она повернулась к Лео, и взглянув на него с выражением величайшей нежности, какой я никогда не видел на лице женщины, охватила его голову руками и поцеловала в лоб, как любящая мать.

– Когда я уйду от тебя, мой возлюбленный, – сказала она, – когда ночью твоя протянутая рука не встретит мою, вспоминай обо мне иногда, потому что я сильно люблю тебя, хотя недостойна мыть тебе ноги. А теперь будем любить друг друга, будем счастливы! Кто знает, что будет завтра.

На другой день, после этой замечательной сцены, которая произвела на меня глубокое впечатление, нас известили, что вечером в нашу честь состоится пир. Мне хотелось уклониться от него, и я заявил, что мы скромные люди и не питаем пристрастия к пирам, но заметив, что мои слова возбудили неудовольствие, счел за лучшее молчать.

Незадолго до заката солнца мне сообщили, что все готово, и я в сопровождении Джона пошел в пещеру, где встретил Лео, а с ним и Устану. Оба они гуляли и ничего не знали о предполагаемом пиршестве. Когда Устана узнала об этом, ее красивое лицо исказилось от страха. Схватив за руку какого-то человека, она что-то спросила у него повелительным тоном. Его ответ как будто успокоил ее слегка. Немного погодя она снова пыталась заговорить с этим человеком, который был важной особой, но он сердито сказал ей что-то и оттолкнул, затем вдруг взял ее за руку и посадил около огня; и я видел, что она подчинилась.

В эту ночь огонь ярко горел в пещере. Около 35 мужчин и две женщины, – Устана и та особа, которая поцеловала Джона, – собрались вокруг огня.

Мужчины сидели молча, по своему обыкновению каждый с копьем в руке. Только двое из них были одеты в холщевую одежду, на остальных не было ничего, кроме шкуры леопарда.

– Что же будет дальше? – спросил меня Джон. – Спаси нас Боже, эта женщина опять здесь наверное, она не будет лезть ко мне, так как я вовсе не подаю повода. Все они противны мне. Они приглашают Магомета обедать. Эта женщина разговаривает с ним очень вежливо. Я очень рад, что не со мной!

Мы взглянули на женщину, которая старалась вытащить несчастного Магомета из угла, где он сидел, ворча и призывая Аллаха. Его приглашали есть – это была необычная честь, потому что обычно пища подавалась ему отдельно. Магомет был испуган, едва держался на ногах, но согласился пойти есть, скорее из страха перед воином, который стоял с копьем в руке позади него, чем из желания исполнить любезную просьбу женщины.

– Послушайте, – сказал я своим спутникам, – мне очень не нравится все это, но надо смотреть в лицо опасности. Захватили ли вы с собой свои револьверы? Посмотрите, заряжены ли они?

– У меня с собой, – сказал Джон, – но мистер Лео захватил только охотничий нож!

Делать было нечего, мы смело двинулись вперед и уселись перед огнем. Едва мы успели сесть, как нам передали глиняный кувшин с крепкой жидкостью неприятного цвета, способной вывернуть наизнанку желудок. Этот кувшин был очень интересен – такие сосуды находят в древних гробницах, и я думаю, что они использовались при погребении умерших по обычаям Египта.

На одной стороне кувшина, из которого мы пили, был нарисован белый человек, нападающий с копьем на слона, а на обратной стороне находился рисунок, изображавший охотника, пускающего стрелу в антилопу.

Мы сидели молча, смотрели на огонь и на тени от ламп. Никто не произносил ни слова. Между огнем и нами на земле стояло большое деревянное корыто. Около него – пара больших железных щипцов. Мне вовсе не нравились эти вещи. Я сидел, смотрел на них и на свирепые лица мужчин, размышляя о том, что все ужасно, что мы находимся в полной власти этого народа, страшного в своем молчании и таинственности.

Мне казалось, что они были хуже, чем я думал, и я не ошибался. Это был странный пир, потому что есть было положительно нечего.

Наконец один из мужчин, сидевших перед огнем, громко произнес:

– Где же мясо, которое мы будем есть?

Остальные, вытянув правую руку по направлению к огню, ответили размеренными певучими голосами:

– Мясо скоро будет!

– Что же это, – козел?

– Козел без рогов, лучше, чем козел, и мы убьем его! – ответили дикари в один голос, схватились за копья правой рукой и подняли их.

– Что же это, бык?

– Это бык без рогов, лучше, чем бык, и мы убьем его! – был ответ, и снова копья поднялись вверх.

Наступило молчание, и я заметил с ужасом, что женщина, сидевшая около Магомета, начала ласкать его, трепала по щекам и называла его ласковыми именами, в то время как ее злые глаза блестели и перебегали по его дрожавшим членам. Не знаю почему, это зрелище испугало меня, как испугало всех нас, особенно Лео. Ее движения и ласки так напоминали змею, что нам стало страшно[7].

Я видел, что Магомет побелел от страха.

– Все ли готово для стряпни? – опять спросил голос.

– Все готово, готово!

– Горшок хорошо ли нагрелся? – продолжал голос с каким-то визгом, страшно зазвучавшим под сводами пещеры.

– Накалился, накалился!

– Праведное небо! – воскликнул Лео. – Это народ, который надевает раскаленные горшки на головы чужеземцев!

Не успел он произнести эти слова, как два высоких негодяя схватили огромные щипцы, сунули их в огонь, в то время как женщина, ласкавшая Магомета, достала откуда-то петлю из растительных волокон и, скользнув как змея, набросила ее на ноги араба. Тогда злодеи вытащили щипцами из огня большой глиняный горшок, раскаленный добела, и быстро направились к тому месту, где лежал Магомет. Тот барахтался и боролся отчаянно, крича во всю мочь, несмотря на опутывавшую его петлю и на все усилия державших его за ноги людей, так что злодеи не могли выполнить своего замысла «надеть ему на голову раскаленный горшок».

С криком ужаса я вскочил на ноги, схватил револьвер и выстрелил в дьявольскую женщину, ласкавшую Магомета, которая держала его руки. Пуля попала ей в затылок, убив наповал. Магомет же нечеловеческим усилием вырвался из рук мучителей и подпрыгнув вверх, упал мертвым на ее труп: пуля из моего револьвера задела несчастного араба и убила его, избавив от более ужасной смерти.

С минуту продолжалось изумленное молчание Народ Амахаггер никогда не слыхал выстрелов и был поражен этим. Затем один из дикарей опомнился и, схватив копье, бросился на Лео, который стоял близ