образом. Счастье, что никто из нас не оказался на их пути. Они неслись с такой непреодолимой силой, что ни одна изгородь или стена не спасли бы нас. Даже толстые деревья, росшие в овраге, были вырваны с корнем.

Наконец длинная вереница начала редеть, состоя теперь из слабых и раненых животных, которых было очень много. Другие звуки стали покрывать мычание быков – возбужденные крики людей. Сперва показались первые наши товарищи – загонщики скота, усталые и запыхавшиеся, но с торжеством размахивавшие копьями. Среди них был старик Тшоза. Я окликнул его. Он услышал меня и улегся рядом со мной, с трудом переводя дыхание.

– Мы угнали весь скот, – проговорил он, тяжело дыша. – Ни одного животного мы не оставили, кроме тех, которые были затоптаны. Садуко идет вслед за нами с остальными нашими братьями, за исключением тех, кто убит. Все племя амакобов преследует нас. Садуко удерживает их, чтобы дать время скоту уйти.

– Очень хорошо, – ответил я. – Теперь вели своим людям спрятаться среди нас, чтобы они могли отдышаться перед битвой.

Едва последний из них исчез в кустах, как усиливавшийся шум криков, среди которых я расслышал звук выстрела, донес нам, что Садуко с его отрядом и преследующие амакобы уже недалеко. Вскоре они показались, то есть показалась кучка амангванов. Они не сражались больше, а бежали изо всех сил, так как знали, что приближались к засаде, и хотели проскочить ее, чтобы не смешаться с амакобами. Мы пропустили их мимо себя. Одним из последних бежал Садуко, очевидно раненный, потому что сбоку у него сочилась кровь. Он поддерживал моего охотника, серьезно раненного.

Я окликнул его.

– Садуко, – сказал я, – расположись со своим отрядом на гребне скалы, и отдохните там, чтобы вы могли прийти нам на помощь в случае надобности.

Он помахал в ответ ружьем – говорить он не мог – и прошел с остатками своего отряда (их было не более тридцати) по следам скота. Не успел он скрыться из вида, как появились амакобы. Это была беспорядочная, недисциплинированная толпа, человек пятьсот или шестьсот, которые, по-видимому, потеряли не только скот, но и голову. Они были вооружены как попало: иные имели широкие копья, другие – метательные, некоторые не имели даже щитов. Многие были совсем голые, не имев времени надеть свои повязки, не говоря уже о боевых украшениях. Очевидно, они обезумели от ярости, и испускаемые ими звуки сливались в одно могучее проклятие.

Момент боя наступил, но, по правде сказать, я вовсе не жаждал его. В конце концов мы украли скот у этого народа, а теперь собирались перебить его. Я должен был вспомнить страшный рассказ Садуко об избиении всего его племени, прежде чем мог решиться подать условленный сигнал. Кроме того, я подумал, что они намного превосходили нас количественно и, весьма вероятно, останутся в конце концов победителями.

Но во всяком случае раскаиваться было поздно.

Я поднялся на скалу и выпустил оба заряда из моей двустволки в приближавшуюся орду. В следующую минуту с ревом, напоминавшим вой диких животных, с обеих сторон ущелья выскочили из своей засады свирепые амангваны и набросились на своих врагов. Ими руководила ненависть и месть за их убитых отцов и матерей, сестер и братьев. Они одни остались из племени, чтобы отплатить им кровью за кровь.

Как они сражались! Они были больше похожи на дьяволов, чем на человеческие существа. После того первого рева, вылившегося в слово «Садуко!», они замолкли и дрались молча, как дьяволы. Хотя их было мало, но своим страшным натиском они оттеснили сперва амакобов. Затем, когда последние оправились от неожиданности, численное их превосходство стало сказываться, потому что они были тоже храбрецы, не поддавшиеся панике. Десятки их пали сразу, но оставшиеся стали теснить амангванов вверх на гору. Я мало принимал участия в битве, но был отброшен вместе с остальными, стреляя только в тех случаях, когда был принужден спасать свою собственную жизнь. Шаг за шагом нас теснили назад, пока, наконец, мы не очутились вблизи гребня ущелья.

И вот, когда исход битвы колебался, раздался снова крик «Садуко!», и сам предводитель со своими тридцатью воинами бросился на амакобов.

Эта атака решила битву. Не зная численности подкрепления, оставшиеся амакобы повернули и бежали, но мы не преследовали их далеко.

Мы устроили смотр нашим отрядам на вершине холма. Нас осталось не более двухсот человек, остальные пали или были смертельно ранены.

Я был измучен до последней степени. Как сквозь сон, увидел я несколько амангванов, тащивших за собой старого дикаря с криками:

– Вот Бангу, Бангу-кровопийца, которого мы поймали живьем! Садуко шагнул к нему.

– А! Бангу! – воскликнул он. – Теперь я могу тебя убить, как ты убил бы много лет тому назад маленького Садуко, если бы Зикали не спас его. Смотри, вот знак твоего копья.

– Убей меня! – сказал Бангу. – Твой дух сильнее моего! Убей, Садуко.

– Нет! – ответил Садуко. – Если ты устал, то я тоже устал и так же ранен, как и ты. Возьми копье, Бангу, и будем сражаться.

И при лунном свете они вступили в единоборство. Они бились свирепо, а все кругом стояли и смотрели, пока, наконец, Бангу не упал навзничь.

На следующий день рано утром мы достигли того места, где были оставлены мои фургоны. Переход был весьма утомительный, так как мы были обременены захваченным скотом и нашими ранеными. Настроение было тревожное, потому что было возможно, что остатки амакобов попытаются нас преследовать. Этого, однако, они не сделали, так как у них было слишком много убитых и раненых, а оставшиеся в живых пали духом. Они вернулись в свои горы и жили с тех пор в нищете, потому что у них осталось менее пятидесяти голов скота. В конце концов Панда отдал их победителю Садуко и тот присоединил их к амангванам. Но это случилось несколько позже.

Отдохнув немного у фургонов, мы произвели смотр захваченному скоту, и при подсчете оказалось немногим более тысячи двухсот голов, не считая сильно искалеченных во время бега животных, которых мы