смертельно ранила еще одного, находившегося сзади. Это были первые люди, убитые мною во время военных действий.

Как только они упали, Леблан и остальные также открыли огонь, и удары их ружей внесли большое опустошение в рядах нападавших. Когда дым немного рассеяло, я увидел около дюжины павших, а остальные, испуганные таким приемом, приостановили атаку. Если бы они продолжили ее в то время, когда мы перезаряжали ружья, безусловно, они захватили бы дом стремительным натиском, однако, ошеломленные сокрушительным ружейным огнем, они сделали паузу.

Многие из них, — двадцать или тридцать, — скопились вокруг тел павших кафров и тут я, схватив второе ружье, выстрелил в них из обоих стволов, причем с таким ужасающим эффектом, что весь полк засверкал пятками и бежал, оставив убитых и раненых на хеиле. Когда они убежали, наши слуги обрадовались, но я приказал им сидеть тихо и побыстрее заряжать ружья, хорошо зная, что враги скоро возвратятся.

Однако, в течение некоторого времени ничего не произошло, хотя мы и могли слышать, как они болтали где-то рядом с краалем для скота, ярдах в ста пятидесяти от нас. Мари воспользовалась этой передышкой, припоминаю я, чтобы достать пищу и раздать ее нам. Что касается меня, то я этим был очень доволен.

Сейчас уже взошло солнце, за что я благодарил небо, ибо теперь нас нельзя было захватить врасплох. И с дневным светом часть моего страха улетучилась, ибо ночная тьма всегда удваивает опасность для людей, да и для животных тоже. Итак, когда мы насыщались и как можно лучше укрепляли оконные проемы, чтобы затруднить врагам вход в дом, появился одинокий кафр, размахивая над головой рогатой палкой, к которой был прикреплен белый бычий хвост, как знак перемирия.

Я приказал, чтобы никто в него не выстрелил и, когда этот человек, по-видимому храбрый парень, приблизился к месту, где лежал убитый командир, я окликнул его, спрашивая, по какому делу он пришел, а на их языке я умел изъясняться довольно хорошо.

Он ответил, что пришел с поручением от Кваби. Вот каково было это поручение: старшего сына Кваби коварно убил жирный белый человек, называемый Грифом, который живет у хеера Марэ, и он, Кваби, должен пролить кровь за кровь. Однако, он не желает убивать юную белую розу, то есть Мари, или других обитателей дома, с которыми не ссорился. Таким образом, если мы выдадим ему жирного белого человека, чтобы он, Кваби, смог устроить ему «медленную смерть», Кваби был бы удовлетворен его жизнью и скотом, который он уже захватил без труда, и оставит нас и наш дом в покое.

Когда Леблан понял смысл этого предложения, он буквально взбесился от страха и начал дико орать, посылая проклятия на французском языке.

— Помолчите, — прикрикнул на него я, — мы не — собираемся выдавать вас, хотя именно вы вызвали это бедствие. Ваши шансы такие же, как и у нас. И не стыдно вам выкидывать такие шутки перед черными?…

Когда он, наконец, немного успокоился, я крикнул посланцу, что мы, белые люди, не имеем обыкновения бросать друг друга в беде и что мы будем или жить, или встречать смерть. Еще я попросил его сказать Кваби, что, если мы умрем, месть падет на него и весь его народ и все они будут уничтожены, так что если он желает себе добра, то не должен пытаться пролить хоть каплю нашей крови… Также, добавил я, у нас в доме тридцать человек, (что, конечно, было ложью) и большое количество вооружения и продовольствия, так что если он решит продолжить атаку, будет хуже только для него и его племени.

Услышав это, парламентер крикнул в ответ, что каждый из нас еще до полудня будет убит, если только он уйдет ни с чем. Еще он сказал, что добросовестно доложит мои слова Кваби и принесет его ответ.

После этого он круто повернулся и начал уходить. Но только он сделал несколько шагов, как из дома прогремел выстрел и кафрский воин рухнул вперед на землю, затем поднялся, оглянулся, и, шатаясь, двинулся к своим с раздробленным правым плечом и болтающейся рукой.

— Кто сделал это? — спросил я сквозь дым, мешавший мне видеть окружающее.

— Я, парбле! — воскликнул Леблан. — Сапристи! Это черный дьявол хотел мучить меня, подвергнуть пытке меня, Леблана, друга великого Наполеона! В конечном счете я правильно поступил, что искалечил его, хотя и собирался прикончить.

— Да вы дурак! — вскипел я. — И нас тоже будут пытать из-за вашего злого и непоправимого поступка. Вы подстрелили посланника, несшего флаг перемирия, и вот этого уж Кваби никогда не простит. О! Можно сказать, что своим выстрелом вы ударили нас всех, как и того, кто мог бы и пожалеть нас.

Эти слова я сказал внешне спокойно и на голландском языке, с таким расчетом, чтобы наши кафры не смогли бы понять их, хотя на самом деле я весь кипел от ярости.

Но Леблан ответил совсем не спокойно…

— Кто ты такой, — закричал он, побагровев от гнева, — ты, жалкий маленький англичанин, что осмеливаешься учить меня, Леблана, друга великого Наполеона?

В ответ я выхватил пистолет и подошел к французу.

— Потише, вы, пьяница, — сказал я, ибо заметил, что он неоднократно прикладывался к бутылке с бренди. — Если вы не будете подчиняться мне, кто сейчас фактически командует здесь, я или вышибу ваши мозги, или же выдам вас этим людям, — и я указал на Ханса и кафров, собравшихся вокруг него и зловеще ворчавших. — Вы знаете, что они сделают с вами? Они вышвырнут вас из дома и предоставят вам самим улаживать вашу ссору с Кваби.

Леблан посмотрел сначала на пистолет, а затем на лица туземцев и увидел либо в первом, либо во втором нечто, что заставило его резко изменить тон.

— Пардон, мосье, — сказал он, — я был чересчур возбужден. Я не отдавал себе отчета в том, что говорил. Хоть вы и молоды, но вы смелы и умны, и я готов вам подчиниться.

И он пошел к своему посту и начал перезаряжать свое ружье. Когда он сделал это, из крааля для скота раздался громкий крик ярости.

Раненый парламентер добрался до Кваби и рассказывал ему о вероломстве белых людей…

Второе наступление Кваби начал около восьми часов. Даже дикари любят жизнь и ощущают боль от ран, а вождь тем более не составляет исключения. Первый налет преподал им горький урок в виде искалеченных людей, которые валялись на горячем солнце, не говоря уже о тех, кто никогда не пошевелится. Учитывая, что вокруг дома не было растительности и все хорошо просматривалось, ясно, что штурм не обойдется без дальнейших тяжелых потерь. Цивилизованные люди использовали бы траншеи, но Кваби об этом не имел понятия. Да и шанцевых инструментов у них не было.

И получилось так, что они ударили вторично, используя малоэффективную, на первый взгляд, защиту. Крааль для скота был построен из грубых, не скрепленных известью камней. Эти камни они взяли, — каждый воин по два или три, — и, швыряя их вперед, сваливали в примитивные защитные сооружения примерно фута в два вышиной. За этими брустверами немедленно накапливались воины, буквально лежа друг на друге. Конечно, те дикари, которые несли первые камни, попадали под наш обстрел, в результате чего многие из них пали, но за ними следовали другие.

И, поскольку они возводили укрепления в дюжине различных точек, а у нас было всего семь ружей, и прежде, чем мы успевали их перезарядить, отдельные редуты поднялись так высоко, что наши залпы уже не могли поражать тех, кто лежал за ними. К тому же наши запасы пороха были ограничены, а постоянная стрельба истощила их так сильно, что в конце концов осталось только приблизительно по шесть зарядов на человека. Наконец я вынужден был прекратить огонь, чтобы мы смогли сберечь силы для решительного наступления, которое могло начаться с минуты на минуту.

Обнаружив, что их больше не беспокоят наши пули, кафры начали наступать более активно, направляя острие атаки на южный край дома, где было только одно окно. Поначалу я удивился, почему они выбрали именно этот край, пока Мари не напомнила, что эта часть дома крыта камышом, в то время как