этим.

После этого начался разговор, или индаба, который я не намереваюсь излагать подробно, ибо это дело истории. Достаточно сказать, что Дингаан, после того как он поблагодарил Ретифа за возвращение скота, спросил, где находится сейчас Сиконьела, поскольку Дингаан имел в виду расправиться с ним. Когда Дингаан узнал, что Сиконьела находится на территории его собственной страны, он страшно разгневался, или сделал вид, что сердится. Потом он спросил, где шестьдесят лошадей, которые, слышал он, мы захватили у Сиконьелы, так как этих лошадей, мол, тоже следовало бы отдать ему, Дингаану. Ретиф в виде ответа коснулся своих седых волос и спросил, не принимает ли Дингаан его за ребенка: если он, Дингаан, счел возможным потребовать себе лошадей, которые ему не принадлежали и не принадлежат. Он добавил, что эти лошади возвращены бурам, у которых их украл Сиконьела.

Когда Дингаан, казалось, удовлетворился этим ответом, Ретиф поднял вопрос о заключении договора относительно земли… Однако, король ответил, что белые люди только что прибыли и ему хочется посмотреть их характерные танцы. А что касается дела, то его можно и отложить на другой день.

Так что в результате этого буры выступили со своими «танцами», приведшими короля в изумление. Для этого буры разделились на две группы и атаковали друг друга полным галопом, стреляя из ружей в воздух. Получилось зрелище, которое, казалось, наполнило всех присутствующих восхищением и благоговейным страхом. Когда все утихло, король пожелал, чтобы они продолжали стрелять «по сто выстрелов каждый», но комендант отказал в этом, говоря, что нельзя расходовать много пороха.

— А зачем вам порох в мирной стране? — с подозрением спросил Дингаан.

Ретиф ответил с моей помощью:

— Порох нам нужен, чтобы убивать дичь для пропитания, или чтобы защищаться, если какие-либо злодеи захотят напасть на нас.

— Тогда здесь вам порох не понадобится, — сказал Дингаан, — поскольку я дам вам пищу и я, король, являюсь вашим другом, так что ни один человек в Зулуленде не осмелится стать вашим врагом.

Ретиф сказал, что рад слышать это, и попросил, чтобы бурам разрешили остаться в пределах крааля, поскольку они утомились от верховой езды. Дингаан дозволил и мы, попрощавшись, удалились. Однако, раньше чем я достиг ворот, меня догнал посланец, мой старый знакомый, Камбула, и сказал, что король желает поговорить со мною наедине. Я ответил, что без разрешения коменданта не могу это сделать. Но Камбула настаивал:

— Пойдем со мной, я умоляю тебя, о Макумазан, так как в противном случае ты будешь взят силой.

Тогда я сказал Хансу, чтобы он мчался галопом к Ретифу и рассказал ему о моем затруднительном положении, потому что я уже задержан, по знаку Камбулы меня окружили зулусы. Ханс исполнил мой приказ и тут же появился Ретиф и спросил меня, в чем дело. Я перевел ему слова Камбулы, которые последний повторил при Ретифе.

— Имеет ли в виду этот парень, что ты будешь схвачен, если не пойдешь, или если я откажусь разрешить тебе сделать это?

На этот вопрос Камбула ответил так:

— Это именно так, инкоос, так как у короля имеются личные слова для уха Макумазана. Поэтому мы должны повиноваться приказу и доставить его к королю, живым или мертвым!

— Всемогущий! — воскликнул Ретиф. — Это уже серьезно, — и он посмотрел назад, в сторону главного отряда буров, который под охраной большого числа зулусов к этому времени уже почти прошел через ворота.

— Аллан, — продолжал он, — если ты не боишься, я полагаю, что тебе следует пойти. Может быть, это только означает, что Дингаан должен через тебя передать какое-то поручение мне относительно договора.

— Я не боюсь, — ответил я. — Какой смысл бояться чего-либо в месте, подобном этому?

— Спроси у него, гарантирует ли король твою безопасность? — попросил Ретиф.

Я сделал это и Камбула ответил:

— Да, на это посещение ты имеешь такую гарантию… Но кто я такой, чтобы истолковывать слова и мысли короля? Никаких гарантий на будущее я дать не могу.

— Темно сказано, — прокомментировал Ретиф. — Однако, иди, Аллан, так как ты должен идти, и Бог приведет тебя назад в полной безопасности. Ясно, что Дингаан не стал бы звать тебя из-за пустяка… А сейчас я жалею, что не оставил тебя дома с твоей красивой женой…

И мы таким образом расстались. Я ушел к личным королевским аппартаментам, без ружья, так как мне не разрешили явиться перед королем вооруженным, сопровождаемый Хансом, а комендант — к воротам крааля… Через десять минут я уже стоял перед Дингааном, который довольно ласково приветствовал меня и начал задавать множество вопросов о бурах, в особенности о том, не являются ли они народом, поднявшим мятеж против своего короля и убежавшим от него.

Я ответил: «Да, они убежали, поскольку они не хотели жить в тесноте, а желали иметь больше пространства для жизни…» Но я уже все это рассказывал ему, когда мы виделись с ним раньше. Он ответил, что знает, что я об этом рассказывал, но он, мол, хочет слышать «те ли самые слова выйдут из того же самого рта, или же какие-нибудь иные…» т. е., чтобы он мог проверить, правдивый я человек или же нет. Затем, после небольшой паузы, он посмотрел на меня своим пронизывающим взглядом и спросил:

— Привез ли ты мне в подарок ту высокую белую девушку с глазами, подобными двум звездам, Макумазан? Я имею в виду ту девушку, в которой ты отказал мне, а я не мог взять, потому что тогда ты выиграл пари, отдавшее тебе всех белых людей… Ее, для спасения которой ты сделал своими братьями этих буров, изменивших своему королю?

— Нет, о Дингаан, — ответил я, — здесь среди нас нет ни одной женщины. Кроме того, эта девушка уже стала моей женой.

— Твоей женой? — сердито воскликнул он. — Клянусь головой Великого Черного, и ты осмелился сделать своей женой ее, которую возжелал я! Теперь скажи, мальчик, ты, мудрый Бодрствующий Ночью, ты, маленький муравей, который работает во тьме и выглядывает из конца своего туннеля только когда он закончен, ты, колдун, который своим волшебством может вырвать добычу из рук величайшего короля во всем мире, ибо это, конечно, волшебство, а не твои пули, убило тех грифов на Хлома Амабуту, Макумазан, скажи, разве не следует мне за такую выходку немедленно покончить с тобой?

Я скрестил руки на груди и посмотрел ему в глаза. Странный контраст должны были являть мы: огромный черный тиран с королевским выражением лица, ибо, чтобы вершить правосудие, он напускал на себя такое выражение, что одного кивка было достаточно, чтобы отправить сотни на смерть, и я — ничтожный белый мальчик, во всяком случае по внешнему виду я ничего большего из себя не представлял.

— О, Дингаан, — сказал я хладнокровно, ибо знал, что только хладнокровие было моим единственным шансом, — я отвечаю словами коменданта Ретифа, великого вождя. Ты принимаешь меня за ребенка, если думаешь, что я отдам тебе мою жену, тебе, у кого их уже так много! Кроме того, ты не можешь убить меня, потому что твой капитан Камбула дал мне слово, что у тебя я буду в безопасности…

Этот ответ, казалось, представился ему забавным. Во всяком случае, при одном из тех почти младенческих настроений, которые свойственны дикарям всех рангов и степеней, он внезапно перешел от ярости к безудержному хохоту.

— Ты проворный, как ящерица, — сказал он, — почему мне, кто имеет так много жен, и в самом деле хотелось еще одну, которая наверняка будет ненавидеть меня? Как раз потому, что она белая и заставит, предполагаю я, ревновать других, которые черные… Я уверен, что они отравят ее, или защипают до смерти за какой-нибудь месяц, а потом придут ко мне и скажут, что она умерла от раздражения. Так что, пожалуй, ты прав… У тебя имеется мое охранное свидетельство, и ты должен уйти отсюда невредимым. Но смотри же ты, маленькая ящерица, хоть ты и убегаешь от меня между камнями, я поймаю тебя за хвост. Я сказал, что хочу сорвать этот твой высокий, белый цветок, и я сорву его! Я ведь знаю, где она живет. Да, я знаю, где находится тот фургон, где она спит, он стоит в определенном ряду, ибо мои шпионы сказали мне об этом и я дам приказ, что, даже если всех убьют, то ее должны привести ко мне живой. Так что, может статься, что ты встретишь тут свою жену, Макумазан…

Теперь, при этих зловещих словах, которые могли значить так много и так мало, пот покрыл мой лоб