меня.

Воины потеснились и образовали узкий проход, на одном конце которого оказалась Сигамба, а на другом – Пит.

– Ну, Бычачья Голова, о чем ты желаешь побеседовать со мной? – продолжала наша знахарка, когда ее небольшая фигурка сделалась видна ван-Воорену. – Не о Ральфе ли Кензи, которого ты, быть может, воображаешь, что убил? Так успокойся: этого лишнего греха на твоей черной душе нет. Он только неопасно ранен и скоро выздоровеет, чтобы выплатить тебе долг… Не о нем? Может быть, о новой хижине в твоем тайном месте, которое, ты думаешь, никому неизвестно? Так могу тебя успокоить и на этот счет: я уже давно хорошо знаю его и даже могу дать тебе добрый совет относительно твоей новой хижины – исправить в крыше отверстие для дыма; я, кажется, немного повредила его, когда пролезала, чтобы насладиться твоей речью, которую ты говорил Белой Ласточке. Что, и об этом не желаешь говорить?.. Так уж я, право, не знаю, о чем… Ах, да! Разве вот о том, как я и Ласточка, сидя на измученной лошади, и притом вдвоем, переправились на твоих глазах через Красные Воды; а ты, мужчина, не мог сделать этого на свежей лошади.

Сигамба произнесла всю эту речь и в особенности закончила ее таким насмешливым тоном, что стоявшие вокруг кафры, несмотря на всю свою сдержанность, не могли не улыбнуться, а Черный Пит прямо выходил из себя от бешенства.

– А, проклятая колдунья, я сейчас покажу тебе, как насмехаться над Питом ван-Воореном!

Проговорив эти слова с пеной у рта, Черный Пит поднял свой роер, прицелился в Сигамбу и выстрелил. Но сообразительная маленькая женщина предвидела это: в тот самый момент, когда Пит поднимал роер, она упала на землю, и пуля, просвистев над ней, попала в одного из воинов и уложила его на месте.

Крик негодования пронесся по рядам кафров. Сигва подошел к Питу и резко сказал ему:

– Бычачья Голова! Ты нарушил долг гостя и этим навсегда порвал узы нашей дружбы. Хотя за смерть моего воина ты и должен был бы отплатить смертью, но во имя нашей прежней дружбы я пощажу тебя, а наказания ты все-таки не избегнешь. Возьмите этого человека, – обратился он к кафрам, – и накажите его палками, потом выгоните из нашего селения.

Кафры в отместку за смерть своего товарища так добросовестно исполнили приказание вождя, что если после этого Пит и остался жив, то благодаря исключительно своей крепкой натуре.

После экзекуции полуживого Пита сдали на руки его провожатым и выпроводили всех с насмешками из селения, а Сузи и Сигамбу с почестями отвели в большую и сравнительно хорошо обставленную хижину, в которой Сигва обыкновенно помещал своих особенно уважаемых гостей.

На другой день утром Сигва пригласил к себе Сигамбу и сказал ей, указывая на Зинти, стоявшего в почтительном отдалении:

– Сигамба Нгенианга, вот человек, которого мои люди нашли около нашего селения. Этот человек уверяет, что он твой слуга и ищет тебя. Он приехал на лошади, и с ним мул, нагруженный пищей и вещами.

– Да, это действительно мой слуга Зинти, – ответила обрадованная Сигамба. – Я уж не надеялась опять увидать его.

И она рассказала, как и когда рассталась с ним.

Потом и Зинти по приказанию Сигамбы рассказал, как он попал сюда.

Спрятавшись по совету знахарки в овраге, он вскоре после того, как проскакал Черный Пит со своими спутниками, крепко заснул от утомления и проспал в овраге до тех пор, пока его не разбудил топот лошадей. Осторожно выглянув из-за кустов, он увидел Бычачью Голову и его людей, возвращавшихся прежней дорогой назад. Лицо Черного Пита было такое опухшее, покрытое синяками и ссадинами от побоев, нанесенных ему красными кафрами, что его с трудом можно было узнать. Он скрежетал зубами, потрясал кулаками и страшно ругался на всех знакомых ему наречиях.

Сообразив, что Сузи и Сигамба нашли защиту в горах у красных кафров, которые и отделали так Черного Пита, Зинти решил, что опасаться его более нечего, вывел из оврага лошадь, которая тоже хорошо отдохнула, и поехал по следам Сузи и Сигамбы.

Добравшись до Красных Вод, он, конечно, подумал, что женщины никак не могли в этом месте переправиться через реку, и стал искать следы лошадей вдоль берега до брода. Но он напал на следы Черного Пита и его спутников. Эти следы и привели его к броду. Так как тем временем уже стемнело, то Зинти пустил свою лошадь пастись на некотором расстоянии от берега, а сам улегся на ночь под небольшой горкой, где и проспал до рассвета.

Проснувшись, он очень удивился, увидав, что рядом с его лошадью пасется мул, которого бросили тогда ночью, в начале бегства. Умное животное отыскало следы его лошади и догнало ее. Для Зинти это было более чем кстати, потому что он вторые сутки уже не ел и был страшно голоден, а на спине мула были съестные припасы.

Закусив, Зинти по следам лошадей Черного Пита и его спутников добрался до крааля Сигвы, где его заметили часовые и привели к своему вождю.

– Верному слуге – почет, – проговорил Сигва, дослушав до конца рассказ Зинти, и приказал отвести его в хижину для гостей.

Потом, узнав, что Сузи проснулась, Сигва послал Сигамбу пригласить ее к нему. Сузи, за которой ухаживало множество прислужниц, угощая всем, что у них было лучшего и оказывая ей всевозможные услуги, тотчас же отправилась к вождю, который ожидал ее на том самом месте, где она накануне в первый раз увидала его.

– Белая Ласточка, – начал Сигва после обмена приветствиями, – я должен объявить тебе, что так как ты волей моих предков, выраженной через наших прорицателей, избрана вести мое войско, то начальницей его во время войны будешь ты, а не я. Когда ты желаешь выступить в поход?

– Хорошо, Сигва, я готова сделать все, что от меня потребуется, если, конечно, это не будет противоречить моей совести, – ответила Сузи, понимая, что ей больше ничего не остается делать, как покориться обстоятельствам. – Но прежде чем назначить день для выступления в поход, мне необходимо знать причину войны.

Сигва подозвал одного из своих воинов и отдал ему какое-то приказание. Тот ушел и через несколько минут возвратился с толстой, противной, одноглазой женщиной лет пятидесяти.

– Вот – причина войны, – проговорил Сигва, указывая на эту женщину и в то же время с отвращением отворачиваясь от нее.

– Я не понимаю, – недоумевала Сузи, с удивлением глядя на некрасивую негритянку.

– Слушай, Ласточка, я расскажу тебе, в чем даю, – сказал Сигва. – У Сиконианы, начальника эндвандцев, есть сестра по имени Батва, которая славится своей красотой. Я хочу жениться на ней и посылал к Сикониане послов с просьбой отдать ее за меня…

– Я знаю Батву, сестру Сиконианы, – вставила Сигамба, – она моя двоюродная сестра и действительно очень хороша собой.

– Ну, вот ты и можешь быть свидетельницей в этом деле, Сигамба, – подхватил Сигва. – Сикониана ответил мне, что мое предложение он считает за особенную честь, так как знает меня как самого могущественного из всех начальников кафров, но что сестра его не может быть отдана дешево. Если я хочу иметь ее своей женой, то должен прислать ему за нее тысячу голов скота, половина которого должна быть совершенно белого цвета, как день, а другая половина – черного, как ночь. Такой скот очень редок. Собрав с большим трудом в течение двух лет требуемое количество такого скота, я послал его под сильным конвоем, чтобы не отбили дорогой, к начальнику эндвандцев. Четыре месяца я с нетерпением ждал возвращения своих послов с невестой. На днях наконец они вернулись и привезли мою невесту. Я собрал весь свой народ, чтобы он вместе со мной мог полюбоваться на мою новую жену, которую я заранее назначил главной, и послал привести ее, чтобы ее красота могла озарить всех. И вот вместо молодой красавицы ко мне привели эту безобразную горную кошку! Разве это не насмешка надо мной и не требует кровавого возмездия? – добавил вождь дрожавшим от гнева голосом.

Сузи едва удерживалась от смеха, глядя на статного Сигву и на толстую, некрасивую, кривую Батву, и поняла, что Сигва имел полное основание обидеться на Сикониану.

– Как смеешь ты, красная кафрская собака, так оскорблять благородную женщину?! – закричала