— Давай бросим вызов мертвым, — предложил Дикон, — Давай покажем им, что мы живые. Он обнял меня.

— Не делай этого, Дикон. В ответ он рассмеялся.

— Дорогая Лотти, неужели ты думаешь, что я отпущу тебя, когда ты наконец в моих объятиях?

Я попыталась освободиться. Я, разумеется, понимала, что наши силы несоизмеримы. Но он не решится применить ко мне насилие. Ему придется удержаться в рамках приличий… даже ему. Я не деревенская девчонка, которую он спокойно мог взять силой и не думать о последствиях. К тому же насилие вообще не в обычаях Дикона. Он был слишком уверен в собственной неотразимости и ожидал благосклонного отношения к себе. Сопротивление не входило в его расчеты… во всяком случае сопротивление с моей стороны.

— Лотти, — сказал он, — я всегда хотел тебя. И никого другого. О тебе можно сказать то же самое. Ты тоже никогда не забывала обо мне. Наконец-то мы вместе. Давай смиримся с неизбежным. Лотти… прошу тебя.

Он крепко обнимал меня, и я чувствовала, что теряю над собой контроль. Я вновь была тем самым ребенком. Дикон был моим любимым. Я была создана для него.

Я перестала сопротивляться и услышала его торжествующий смех.

— Нет… — лепетала я, — Нет…

Но мой протест этим и ограничивался. Дикон знал, что победа близка.

Но… тут я услышала какое-то движение, что-то вроде звука шагов наверху — и это немедленно вернуло меня к реальности.

— Здесь кто-то есть… в доме.

— Нет, — сказал Дикон.

— Слушай.

Звук повторился. Это был явно шум шагов.

— Пойдем, узнаем, кто это, — произнес Дикон. Он быстро пошел вдоль галереи, а потом вверх по лестнице. Я последовала за ним.

Мы оказались в коридоре, по обеим сторонам которого шли двери. Дикон открыл одну из них. Я вошла за ним в комнату. Здесь никого не было. Мы прошли в другую комнату. В ней стояла кое-какая мебель, и понадобилось некоторое время, чтобы удостовериться, что там никто не прячется. Именно в тот момент, когда Дикон отдернул рваный парчовый полог над кроватью, мы снова услышали эти звуки. На этот раз они доносились снизу. В доме на самом деле кто-то был, и этот кто-то сумел обмануть нас и сейчас выбирался через то самое окно, через которое мы попали в дом.

Мы опрометью бросились вниз, перелезли через окно и оказались в зарослях кустов. Я испытывала огромную благодарность таинственному посетителю, спасшему меня от Дикона и от самой себя.

Домой мы возвращались молча. Дикон был явно расстроен, но отнюдь не обескуражен. Я понимала, что он не отказался от попыток осуществить свои намерения в будущем. Я же ощущала радостное волнение. Никогда, пообещала я себе.

Нечто, находившееся в доме, спасло меня. Это звучало, как человеческие шаги, но мне казалось, что это было привидение из прошлого, возможно, моя прабабушка Карлотта. Когда-то она посещала этот дом и одно время даже была его владелицей.

В конце концов я почти убедила себя, что меня спасла именно Карлотта, вернувшаяся из потустороннего мира. Уже по этому выводу можно судить о том, в каком состоянии я была. Я всегда считала себя практичной женщиной. Французы вообще пользуются славой людей практичных, а я ведь наполовину была француженкой. И все же временами у меня появлялось такое чувство, что с тех пор, как я приехала в Англию, меня опутала паутина, из которой, может быть, мне так и не удастся вырваться. Конечно, это было абсурдным чувством, но следовало во всяком случае признать его наличие.

У меня складывалось впечатление, что за мной следят. Если я, возвращаясь в дом, бросала взгляд на окна Гризельды, то улавливала там какое-то быстрое движение. Казалось, кто-то следит за мной, но старается отпрянуть от окна, чтобы остаться незамеченным.

Я могла отнести это на счет любопытства старухи, поскольку, по словам Сабрины, она была не в своем уме, но этим дело не ограничивалось. Временами мне казалось, что за мной наблюдают из галереи, коридоров, иногда я даже бросалась в ту сторону, откуда, по моему мнению, за мной наблюдали, но там никого не оказывалось. Уж во всяком случае старуха не была настолько проворна, чтобы делать вылазки в Эндерби и лазать в окна.

Со времени нашего приезда здоровье бабушки значительно улучшилось, и мать снова начала говорить о возвращении домой. Сабрина и бабушка огорчились.

— Так чудесно было снова увидеть вас, — сказала Сабрина. — Эта встреча много значит для всех нас. И Дикон, благодаря вам, побыл с нами. Уж давно он не задерживался в Эверсли на такой долгий срок.

Я сказала, что наши с мамой мужья будут за нас волноваться, а мать добавила, что мы получили разрешение на поездку лишь при условии, что она будет непродолжительной.

Я решила, что до отъезда мне необходимо повидаться с Гризельдой, и в один прекрасный день отправилась в ту часть замка, где, как я знала, были расположены ее комнаты.

Здесь было очень тихо, и, пока я поднималась по короткой прямой лестнице и шла по коридору, мне никто не встретился. Я прикинула, где должна находиться комната, из окна которой за мной время от времени наблюдали.

Подойдя к двери, я постучала. Ответа не было, я подошла к следующей двери и снова постучала.

Ответа не было и теперь, но я чувствовала, что за дверью кто-то есть.

— Простите, можно войти? — спросила я.

Дверь резко распахнулась. Передо мной стояла старуха. Седые волосы выбивались из-под чепца, бледное лицо и глубоко посаженные глаза с огромными белками создавали впечатление, что их обладательница постоянно чем-то изумлена. Она была в платье из муслина в узорах с высоким воротником и узкой талией и казалась очень хрупкой.

— Вас зовут Гризельда? — спросила я.

— Что вам от меня надо?

— Я хочу познакомиться с вами. Скоро я уезжаю и перед отъездом решила навестить всех, кто живет в этом доме.

— Я знаю, кто вы, — произнесла она таким тоном, словно это знание не доставляло ей особого удовольствия.

— Я мадам де Турвиль. Когда-то я жила здесь.

— Да, — сказала она, — до того, как сюда приехала моя госпожа. Тогда вы жили здесь.

— Нельзя ли мне войти и немного побеседовать с вами?

Довольно неуклюже она отступила назад, и я вошла в комнату. Я была изумлена, увидев Джонатана, встающего из кресла мне навстречу.

— Здравствуйте, — произнес он.

— Джонатан! — воскликнула я.

— Джонатан хороший мальчик, — проговорила Гризельда, потом повернулась к нему:

— Мадам де Турвиль считает, что ей нужно со всеми познакомиться, поэтому она зашла ко мне.

— Да, — ответил Джонатан. — Я могу идти?

— Да, иди, — согласилась она. — Приходи ко мне завтра.

Она обняла его и нежно поцеловала. Он попытался освободиться от ее объятий, бросив на меня смущенный взгляд, словно извиняясь за то, что его насильно вовлекли в столь демонстративное излияние чувств.

Когда Джонатан вышел, Гризельда сказала:

— Он хороший мальчик. Он ухаживает за мной и помогает мне.

— Вы никогда не расставались с этой семьей, — сказала я.

— Я была нянькой. Я приехала со своей госпожой. Господи, лучше бы мы этого никогда не делали.

— Вы имеете в виду леди Изабел?