вам по возвращении во Львов удалось попасть на прием к Вайгангу?
– Это было не очень легко, но все же я сумел встретиться с личным секретарем губернатора.
Кирилюк рассказывал и мысленно представлял и секретаря губернатора, и самого Вайганга, как будто это было не два года назад, а лишь вчера – помнил все до деталей, даже цвет обивки стула, на котором сидел в приемной группенфюрера.
…Секретарь Вайганга, высокий, рыжий, похожий на восклицательный знак, человек с красными веками выслушал его, внимательно ощупал быстрыми глазами. С минуту подумал и, когда Петро хотел уже нарушить паузу, спросил:
– Письмо с вами?
– Да.
Секретарь протянул руку.
– Прошу…
– Оно адресовано лично господину фон Вайгангу…
Секретарь нахмурился, едва пошевелил тонкими губами:
– Мы теряем напрасно время, господин Кремер. Я передам письмо губернатору, и он сам решит, принимать вас или нет.
Через несколько минут секретарь вернулся. Уже один его вид говорил о многом – рекомендация ювелира стоит здесь немало. Секретарь приветливо улыбался и заговорил совсем другим тоном:
Петро уткнулся в газету невидящим взглядом. Так никогда в жизни он не волновался. Правда, губернатор – это точно известно – никогда с племянником Ганса Кремера не встречался, что же касается подробностей жизни ювелира, ими он запасся предостаточно. А если окажется, что чего-то Карл не знает, то ведь он был не в столь уж близких отношениях с Гансом Кремером и его семьей.
Наконец секретарь исчез за массивной дверью. Появившись, почтительно раскрыл ее.
– Господин губернатор вас ждет.
Длинный, светлый кабинет. Размеры его огромные. Стол в противоположном его конце кажется маленьким; сидящий за ним человек тоже кажется небольшим. Только подойдя ближе, Петро понял, что обманулся: за большим дубовым столом сидел высокий человек, плечистый, коротко подстриженный. Протянув через стол руку, приветливо сказал:
– Рад видеть племянника моего друга и бывшего коллеги. Вы давно видели дядю?
«Проверяет, – подумал Кирилюк, – в конце письма обозначена дата».
– Скоро месяц, как мы расстались.
– Вам так долго пришлось добираться из Бреслау?
– Немного не повезло: простудился в Кракове и чуть ли не месяц провалялся с воспалением легких, – объяснил Петро.
Губернатор помолчал, отбивая карандашом по столу в такт каким-то своим мыслям.
– А как поживает уважаемый Ганс?
– Он провел за последнее время несколько удачных операций. Что же касается здоровья, то дядюшка пока что на него не жалуется – поскрипывает.
– «Поскрипывает»?! – Уголки губ губернатора растянулись. Это, по-видимому, означало улыбку.
– Скрипит в прямом и переносном смысле, – позволил себе пошутить Петро.
Шутка была встречена благосклонно.
– У нашего Ганса даже в молодые годы голос был скрипучий, – промолвил Вайганг, полуприкрыв глаза. – А он по-прежнему собирает эти, как их?… Ну?… – он нетерпеливо пощелкал пальцами, как бы ожидая подсказки.
– Вы, наверно, имеете в виду страсть дяди коллекционировать ковры?
– Ха-ха-ха… Удивительная страсть…
Так как было очевидно, что губернатор собирается прощупывать его и дальше, Кирилюк решил пойти ему навстречу.
– В той комнате, в которой вы жили, когда гостили у дяди перед войной, те же самые ковры. И в окно заглядывает та же самая старая груша… – сказал он, улыбаясь.
– Тогда со мной гостил у Ганса, кажется, и ваш отец? – будто мимоходом бросил Вайганг.
– Мой отец? Вероятно… – Петро вовремя спохватился. – Вероятно, вы встречали тогда у дяди кого- нибудь другого? Моего отца уже не было в то время в живых.
Лицо Вайганга разгладилось.
– Да, да, он ведь умер в тридцать четвертом?
– В тридцать шестом, – поправил Кирилюк.
– Как бежит время! Я уже и не помню многое… – Карандаш отбивал такт марша, и Петро чувствовал: прекрасно все помнит и лишь делает вид, что забыл. – Как было бы интересно повидаться сейчас с Гансом. Постарел, наверное?
