Эдвин хорошо знал Иона Зига по прежней работе. Это был один из самых талантливых сотрудников 'Роте фане'.

- Где он теперь? - спросил Эдвин.

- В Нойкёльне. Ему нужна непосредственная связь с ЦК. Ты поможешь ему установить более регулярные контакты с зарубежным руководством.

- Понятно, - кивнул Эдвин.

- Товарищ Вильгельм знает Иона. Он говорил со мной о нем после партийной конференции в Брюсселе.

- Как Макс?

- Поправляется. Медленно, но поправляется. Врач сказал, что пулю, которая застряла в легком, трогать пока не следует. Он просил передать тебе привет.

- Спасибо. Что еще?

- Наши решили, что теперь ты один будешь работать со Стариком. Меня переводят на другое...

- Понятно. А как же Мария?

- Я тебя с ней познакомлю. Встретимся завтра в семь вечера на побережье. Знаешь кафе 'Чайка' в Куксхафене?

- Найду.

- Тогда до завтра. - Герберт достал сигарету и, словно по рассеянности, оставил пачку на скамейке. - Столик второй справа, - бросил он уходя.

Когда он ушел, Эдвин взял пачку и, закурив, сунул ее в карман.

И вот теперь он на окраине Куксхафена. Любуется морем. Следит, как бухает и шипя разбивается в пену волна. Оглушительно кричат чайки черноголовки, моёвки, сизокрылки. В детстве он любил собирать чаичьи яйца. Право, это дело требовало храбрости и выдержки. Разгневанные чайки самоотверженно атаковали грабителей. И не каждый мог устоять перед неистовой их атакой.

Разворотил носком ботинка штормовую кучу. Запрыгали блохи. Среди черных подсохших водорослей валялись выбеленные, как кость, куски плавника, мелкие ракушки, сорванный с сетей поплавок.

Время близилось к шести. Пора было идти.

Он неторопливо поднялся вверх по откосу и, миновав лесопилку, напрямик пошел к трамвайному кругу. Решетчатые столбы одиноко чернели в мутноватом бело-зеленом сумраке. В сплетении проводов выплыла маленькая и белая, как огуречное семя, луна. Пока вагон тащился до Баренфельда, луна успела вырасти и стать латунной.

Эдвин легко нашел 'Чайку'. Нужный столик оказался свободным. Избалованный 'праздроем' и 'пльзенским', он попросил бутылку датского 'старого Карлсона' и бутерброд с кильками. Герберт и Роза пришли минут через десять. Заняли соседний столик, заказали кофе.

Краем глаза Эдвин следил за Розой. Он почему-то представлял себе ее совсем не такой, во всяком случае более молодой. Она оживленно беседовала с Гербертом.

Вот глаза у нее действительно молодые. И взгляд: прямой, уверенный. Но лицо усталое, и у глаз безжалостные гусиные лапки. Стареющая, довольно полная женщина. Да, ей в жизни досталось... Морщины на шее, красные пятна на локтях.

Они допили свой кофе и, даже не взглянув на Эдвина, ушли. Он неторопливо вылил остатки пива в стакан. Дал немного осесть пене и выпил. Потом закурил сигарету, расплатился и вышел на улицу. Постоял немного, огляделся и вразвалочку пошел к спортивному магазину с эмблемой общества 'Фихте'.

Возле аптеки он перешел на другую сторону и свернул за угол. В крохотном скверике увидел Розу и Герберта. Медленно прошел мимо. В следующем переулке, где был колбасный магазин, они догнали его.

- Здравствуй, Эдвин, - сказала Роза.

- Привет, Мария.

- В среду я была у Старика.

- Как тебе удалось?

- Добилась.

- Как он там?

- Жалуется на рези в животе.

- Надо посоветоваться с врачом.

- Я уже была. Он назначил лекарство, но его не разрешили передать.

- Хорошо. Я попробую через надзирателя Эмиля. Лекарство у тебя с собой?

- Конечно. - Она раскрыла потертую лаковую сумочку и достала пробирку с таблетками. - Он просил сказать вашим, что одобряет избрание Пика председателем партии. Считает решение очень правильным.

- Он знает, что мы готовим новую попытку?

- Он понимает, насколько это все трудно.

- Теперь особенно.

- Да, он все знает. И считает, что следует выждать. Просит не идти на бессмысленный риск.

- А каково общее положение?

- Некоторые обстоятельства наводят на размышления.

- Что-нибудь угрожающее?

- Не знаю, но на свиданиях каждый раз присутствует новый надзиратель. По-моему, это становится системой. В среду тоже был другой. Его фамилия Каснер или Кестнер. Мне он очень не понравился. Он задавал Старику чудовищно провокационные вопросы. В моем присутствии! 'Предлагаю вам созвать здесь, в тюрьме, собрание, - сказал он, - и выступить по вопросу о национал-социализме. Вы скажете, что отказались от своего мировоззрения, что марксизм - лжеучение, и призовете собравшихся осознать это и отречься от коммунизма'.

- Дурак, - сказал Эдвин.

- Нет, - покачала головой Роза. - Не дурак. Они знают, как Старик реагирует на такие вещи, и сознательно изводят его.

- Конечно, - сказал Герберт, шедший чуть позади, - они меньше всего надеются, что он их послушает. Они просто травят его. Мария права.

- Старик прямо уничтожил его взглядом. - Роза быстро огляделась, но они были одни. - 'Я никогда не пойду на это, - ответил он, - что бы вы со мной ни сделали'. Это, как ты понимаешь, он сказал уже для меня. Значит, его положение ухудшилось.

- Скорее всего, - сказал Эдвин. - Как он выглядит?

- Похудел. С прошлого раза - похудел.

- Последний раз Эмиль видел его месяц назад, - сказал Эдвин. - Его как раз вели мыться. Он выглядел хорошо. Он ведь много занимается гимнастикой, и это поддерживает в нем бодрость. Надзиратель восхищен, что Старик так твердо держится и ни на что не поддается. 'Я, - сказал он, - на его месте, безусловно, не выдержал бы'.

- Не только он, - сказал Герберт.

- И все-таки Эмиль молодец, - сказала Роза.

- Еще бы! - Эдвин показал большой палец. - Он нам здорово помогает. Не унывай, Мария.

- Я не унываю. Но положение ухудшилось.

- Понимаю. Пожалуй, мне следует повидаться с адвокатом Вандшнейдером. Его все еще допускают к Старику.

- Да, - сказала Роза. - Ведь официально считают, что следствие продолжается, хотя совершенно ясно, что никакого процесса не будет.

- Конечно, - сказал Эдвин. - Теперь не тридцать четвертый год.

Из письма Эрнста Тельмана жене

...Хочу сообщить тебе действительное положение вещей:

1. Свидания с тобой, которые бывали каждые 14 дней, теперь будут допускаться только раз в три недели.

2. Свидания с адвокатами, которые до сих пор не ограничивались, возможно, будут ограничены.

3. Вся почта - письма и открытки, - которую я еще не уничтожил и которая с начала заключения всегда