стали отдаляться друг от друга и путешествовали словно поодиночке, а не вместе. Может быть, виной тому стал стресс от разлуки с семьей. Да и вообще, масштабность затеи становилась все яснее, впереди лежал долгий путь. Поездка длилась две недели, и они оказались очень трудными. Почти каждый день мы проходили километров по пятьсот и даже больше.
Останавливались редко: для съемки, чтобы перекусить или потому что засыпали на ходу. Время из-за этого тянулось бесконечно долго. Конечно, дни были прекрасными, но стоило натянуть шлемы, как они превращались в отдельные события. Мне стало не хватать той первоначальной лихости и радостного ощущения пути, которые растворялись в ежедневных трудностях путешествия.
Пока мы прошли только самую легкую часть пути, и это меня беспокоило. Все самое тяжелое было впереди, и я со страхом вспоминал тренировочную езду по бездорожью в Уэльсе, когда еле-еле ковылял вслед за Чарли. Тогда я лишился всякой уверенности в своих силах и даже пал духом. Так что сейчас мысли о дорогах Казахстана, Монголии и Сибири вызывали беспокойство. Для меня эти три названия стали центром всего путешествия, и я чувствовал, что успокоиться мы сможем, только когда они окажутся позади.
Подготовив мотоциклы, мы взяли лодку и поехали смотреть военные мемориалы и прочие местные достопримечательности. Накануне вечером родители по телефону много нам рассказали про Волгоград. Моя мама к выпускному экзамену в школе делала географический проект по Волге. Она тогда не понимала, зачем ей это задание, раз Волгу никогда в своей жизни не увидит. И вот теперь, сказала она, я увижу эту огромную реку за нее. А мама Чарли, немка по происхождению, вспомнила, как во время войны в этот город (он раньше назывался Сталинградом) отправляли совсем молодых мальчишек, чуть ли не подростков. Среди них были и ее друзья, и большинство из них домой не вернулось. Осада Сталинграда — самая кровавая битва в истории человечества. Здесь погибло почти два миллиона человек, большинство из них русские, но было еще много немцев, румын, итальянцев. Зимой 1943 года из-за затяжных уличных боев и разрушения 80 % городских зданий населению пришлось выживать в жутких условиях. Там было даже хуже, чем в окопах первой мировой войны. Русским оставалось только нападать на немцев и вступать с ними в рукопашную. Немцы называли это «Rattenkrieg» — «Крысиной войной». Сражались даже за сточные трубы, бились в зерновом элеваторе и в огромной силосной башне. Бои шли несколько недель, советские и немецкие солдаты были так близко, что слышали дыхание друг друга. Страдая от голода, нехватки воды и цепенея от водки, отряд сержанта Якова Павлова занял оборону в трехэтажном здании в центре города. Обложив дом минами, выставив из окон автоматы и сломав стены в подвале для доступа к припасам и коммуникациям, они превратили здание в неприступную крепость. Самой хитроумной идеей Павлова было поставить противотанковую пушку на крыше: орудия подходящих к зданию танков до нее не доставали, и танки свободно расстреливались с высоты. Павлов удерживал здание в течение 59 дней, осаду сняли незадолго до того, как весной 1943 года русские войска перешли в контрнаступление. Немцев заставили отступать, и для них это стало началом конца войны на Восточном фронте.
Мы постояли рядом с остатками Дома Павлова — выгоревшего угла кирпичного жилого здания, ставшего поворотным пунктом в войне. Стояли и думали: ведь люди, встречавшиеся нам в пути, точно такие же, как мы. И в то же время, все памятники, увиденные нами в Словакии, на Украине и в России, посвящены той войне. Это всегда были фигуры человека с автоматом, солдата или простого рабочего, вставшего на защиту родины. Получается, что и здесь, и на Западе человек запечатлевает в памятниках только войну, словно кроме нее на свете ничего не существует.
ЧАРЛИ: Следующим утром мы поехали в Астрахань. Дорога шла мимо большого нефтеперерабатывающего комплекса и множества фабрик и заводов, которые часами тянулись за пределами Волгограда. Мили и мили этих долбанных фабрик и ржавеющих труб, иногда сменяющихся жилой застройкой, всякими полями-огородами. И только потом гладкая дорога через равнину вдоль Волги, спускающаяся к Каспийскому морю до самого конца. Мы остановились, сели покурить и отдохнуть, наблюдая, как с невероятной скоростью по земле ползет змея с желтым брюшком и черной спинкой. «Как же здорово гнать вперед, проезжая милю за милей», — сказал я Эвану, пока Клаудио снимал окрестности.
«Я в себя прийти не могу от этого последнего участка дороги, — сказал Эван. — Все вдруг оказалось именно таким, как в моих фантазиях. Я ехал и думал: господи, ведь это же и есть моя мечта. Ровная дорога. Никакого ветра. Гладкий асфальт. Супер!»
Настроение было отличным, и даже постоянные полицейские проверки не могли его испортить: для полицейских Эван припас фотографию себя самого в роли Оби-Ван Кеноби из «Звездных войн». Они нас сразу же пропускали — благодать, да и только. Испугались мы только, когда проезжали мимо дорожной аварии: машину «Ауди» вынесло с дороги в кювет, и из нее с трудом выбирались два парня, причем у одного голова была разбита в кровь. На середине дороги стояла «Лада» с большой вмятиной на крыше — ее водитель почти наверняка погиб на месте. Собралась толпа, через которую мы с трудом протиснулись; надеюсь, с пострадавшими потом было все в порядке. Обгоны на дороге казались тут обычным явлением, и этот случай очень вовремя напомнил, как важно быть осторожными. Другие водители довольно часто пытались вытеснить наши мотоциклы с дороги, так что в той аварии легко мог оказаться кто-то из нас. Я потом заметил, что после нее мы все стали ездить немного аккуратнее.
Плодородные равнины сменились песчаным пустынным ландшафтом, стали попадаться первые казахские лица, и мы впервые почувствовали, как далеко забрались. «Завтра Казахстан! — прокричал я Эвану в конце перегона на тот день. — Уже совсем скоро, парень!» Наступил вечер, мы прибыли в Астрахань и остановились во дворе гостиницы, где симпатичная русская женщина играла с маленькой дочкой. Девочка изо всех сил стискивала в ручке куклу Барби, и в нас с Эваном тут же проснулась тоска по дому и собственным дочерям. На улицу вышел мужчина и заговорил с женщиной.
«Я слышал, как вы говорите, — обратился к нему Эван, — похоже на шотландский акцент».
«Ага, — ответил мужчина. — Я из Керкалди». «Да вы что! А я там год в театральной школе проучился. Что вы тут делаете?»
«Работаю в нефтянке». «Что ж, рад встрече. Мы путешествуем вокруг света. То есть вокруг северного полушария». «Ага, я про вас слышал». «Правда? Ну, вот мы докуда уже доехали».
«Молодцы. Кстати, это единственная гостиница в городе…» «Вообще?» «Ну, есть еще парочка, но там такой гадюшник…»
«Что поделаешь, все равно это наша пока последняя гостиница. Вы что-нибудь знаете о Казахстане?»
«Я там уже четыре года проработал, это сейчас у нас наметился проект здесь, на Каспии, а так я постоянно работаю в Казахстане, в городе Аральске».
«И как он вам? Мы едем в Алма-Ату. Там все нормально? В смысле… нам тут такого понарассказывали».
«Да как везде, — сказал шотландец. — Слишком большой город для одних только идиотов. А вообще, разные люди есть».
«Рад это слышать».
«Они только-только встают на ноги, и им еще многое нужно сделать, но люди там хорошие».
«Что ж, было очень приятно с вами поговорить. Ну надо же, встретить парня из Керкалди. Если буду в тех краях, передам привет».
«Ага, счастливо! — сказал на прощание шотландец. — Может, еще увидимся».
Мы проехали 4500 км и натолкнулись на парня, как сказал Эван, «с соседней улицы». Наверное, мир действительно теснее, чем нам казалось после стольких дней пути.
Тем вечером я пересмотрел запись, привезенную Клаудио из Лондона. Мне показалось, что исчезла та искра, то вдохновение, которые владели нами все три месяца подготовки на Бульвер-стрит. Это было грустно. Эван иногда становился очень обидчивым, принимал некоторые вещи слишком близко к сердцу. Мне кажется, наши отношения утратили прежнюю легкость. Я был уверен, что в путешествии должно быть место и веселью, и всяким дружеским подшучиваниям. Но на тот момент, после тяжелого долгого пути и тоски по жене и детям, все это было выше наших сил.
Утром следующего дня мы пересекли российскую границу. Как обычно, сначала нам не позволяли там снимать. Но уже через пять минут камеры были наготове, а пограничники просили автографы и фотографировались с Эваном, который одевал их фуражки и даже расписывался у них в паспортах. Потом
