Председатель. Это смертный приговор для российской свободы.

Вера. Или сигнал к началу революции.

Михаил. Ты уверена, что это правда, Вера?

Вера. Вот манифест; я сама украла его на балу у юного дурачка, одного из секретарей князя Павла, которому его дали для переписывания. Поэтому я так задержалась.

Вера передает манифест Михаилу, который начинает читать.

Михаил. «Ради обеспечения общественной безопасности и по приказу государя, отца народа, в стране вводится военное положение». Отец народа!

Вера. О да! Отец, чье имя не будут чтить, чье царство станет республикой, чьи преступления не будут прощены, потому что он лишил нас хлеба насущного. С ним у нас никогда не будет ни славы, ни прав, ни величия.

Председатель. Должно быть, совет соберется завтра примерно в это же время. Манифест еще не подписан.

Алексей. Он не будет подписан, пока у меня есть язык, чтобы просить за народ.

Михаил. И пока у меня есть руки, которые могут убивать.

Вера. Военное положение! О господи, как легко для царя убивать свой народ тысячами, но мы не можем избавиться хотя бы от одной коронованной особы в Европе! Что за ужасное величие в этих людях, которое делает руку слабой, кинжал бессильным, а пистолетный выстрел безвредным? Разве они не мучаются от таких же страстей, как мы с вами, не страдают от таких же болезней, разве их плоть и кровь отличается от нашей? Что заставило бунтовщиков дрожать от страха в момент наивысшего кризиса в римской истории? Что расшатало нервы Гвидо, когда он должен был выступить как человек, выкованный из стали? Чума на этих глупцов из Неаполя, Берлина и Испании! Думаю, если бы я стояла лицом к лицу с одним из монархов, мое зрение было бы более ясным, прицел более точным и все мое тело наполнилось бы силой, которая мне не принадлежит. Только подумать, что стоит между нами и свободой в Европе! Несколько морщинистых немощных стариков, ковыляющих маразматиков, которых мальчишка мог бы задушить за один золотой дукат, а женщина — пронзить кинжалом ночью. Вот что отделяет нас от свободы, но теперь кажется, что человеческий дух мертв и несчастная земля устала вынашивать детей, иначе ни один венценосный пес не осквернял бы Божий мир своим присутствием.

Все. Испытай нас! Испытай нас! Испытай нас!

Михаил. Когда-нибудь мы тоже испытаем тебя, Вера.

Вера. Молю Бога, чтобы это случилось. Разве я не задушила в себе любые природные чувства, разве я не исполняю свою клятву?

Михаил (обращаясь к председателю). Военное положение, председатель! Нам нельзя терять времени. У нас остается двенадцать часов до заседания совета. Двенадцать часов! И за меньший срок можно низвергнуть правящую династию.

Председатель. Да, или расстаться со своей головой.

Михаил и председатель отходят в угол сцены, садятся и перешептываются. Вера берет манифест и читает его про себя. Алексей смотрит на нее и внезапно подходит к ней.

Алексей. Вера!

Вера. Алексей, ты здесь! Глупый мальчик, разве я не умоляла, чтобы ты оставался в стороне? Все мы обречены погибнуть до срока, обречены искупить страданием любое добро, которое мы совершаем. Но ты, с таким славным юным лицом, ты еще слишком молод, чтобы умереть.

Алексей. Человек никогда не бывает слишком молод, чтобы умереть за свою страну.

Вера. Почему ты приходишь сюда каждый вечер?

Алексей. Потому что я люблю народ.

Вера. Но твои товарищи-студенты, должно быть, гадают, где ты пропадаешь. Разве среди них нет предателей? Ты знаешь, какие бывают доносчики в университете. О, Алексей, ты должен уйти! Ты видишь, какими отчаянными сделало нас страдание. Здесь не место для такой доброй натуры, как твоя. Ты больше не должен приходить сюда.

Алексей. Почему ты так плохо думаешь обо мне? Почему я должен жить спокойно, когда мои братья страдают?

Вера. Однажды ты рассказывал мне о своей матери. Ты сказал, что любил ее. Подумай о ней, Алеша!

Алексей. Теперь у меня нет матери, кроме России; только она может дать мне жизнь или забрать мою жизнь. Сегодня я пришел сюда, чтобы увидеть тебя. Мне передали, что завтра ты уезжаешь в Новгород.

Вера. Я должна ехать. Там наши братья становятся малодушными, но я раздую пламя революции в такой костер, который ослепит всех европейских монархов. Если военное положение будет введено, то я им понадоблюсь еще больше. Кажется, нет предела тирании одного человека, но должен быть предел для страданий целого народа. Слишком многие из нас сгинули на плахе или на баррикадах; теперь настал их черед.

Алексей. Бог ведает, что я с тобой, но ты не должна ехать. Полицейские проверяют каждый поезд в поисках тебя. У них есть приказ схватить тебя и доставить в самый глубокий каземат под дворцом. Я знаю об этом... неважно как. Подумай о том, что без тебя солнце уйдет из нашей жизни. Люди потеряют своего вождя, а свобода — свою жрицу. Вера, ты не должна ехать!

Вера. Ты прав, я останусь. Поживу еще немного ради свободы и ради России.

Алексей. Если ты умрешь, Россия воистину погибнет; если ты умрешь, я потеряю всякую надежду... Вера, ты принесла страшную весть. Военное положение — что может быть ужаснее! Я не знал об этом, клянусь, не знал!

Вера. Откуда тебе было знать об этом? Они не только жестоки, но и хитроумны. Великий царь, чьи руки красны от крови его жертв, чья душа почернела от злодейств — самый умелый заговорщик из всех. О, как может Россия одновременно вытерпеть двух таких людей, как ты и он!

Алексей. Вера, царь не всегда был таким. Когда-то он любил людей. Проклятый Богом дьявол, князь Павел Мараловский, довел его до нынешнего состояния. Клянусь, завтра я обращусь с прошением к царю в защиту народа.

Вера. Ты обратишься с прошением к царю? Глупый мальчик; лишь приговоренным к смерти дозволено видеть нашего царя. И потом, разве он станет внимать человеку, который молит о пощаде? Крик целого народа, исторгаемый в мучениях, не трогает его каменное сердце.

Алексей (в сторону). Все равно я обращусь к нему. Они могут лишь убить меня, не более того.

Профессор. Вот листовки, Вера. Как вы думаете, они подойдут?

Вера. Я прочитаю их. (В сторону.) Как он хорош собой! Сегодня вечером он благороден, как никогда. Благословенна свобода, имеющая такого любовника!

Алексей. Председатель, о чем вы так глубоко задумались?

Михаил. Мы думаем о том, как сподручнее убивать медведей. (Что-то шепчет председателю и отводит его в сторону.)

Профессор (обращаясь к Вере). А вот письма от наших братьев в Париже и Берлине. Какой ответ мы им дадим?

Вера (механически берет письма). Если бы я не задушила в себе природные чувства и не поклялась не любить и не быть любимой, наверное, я могла бы полюбить его. Ох, какая я дура и сама предательница! Ну почему он здесь, среди нас, со своим светлым юным лицом и белоснежно-чистой душой? Почему его сердце воспламенила мечта о свободе? Почему мне иногда кажется, что он мог бы стать моим царем, пусть я и верю в республику? О, дура, дура, дура! Клятвопреступница, слабая и податливая, как вода! Покончи с этим! Помни, кто ты есть — нигилистка, нигилистка!

Председатель (обращаясь к Михаилу). Но тебя же схватят,