Надо же! Где-то далеко-далеко, за кордоном, который неусыпно патрулируют мускулистые – как на подбор – солдаты, есть странная каменная земля, на которой не растет лес. И по небу там постоянно скользят огромные тени, создавая вечный гул. Вот бы…

Хруст вывалился из трактира с треском и помпой, в окружении Рыжего и еще троих крепко поддатых рабочих. Видимо, соратников по будущему профсоюзу.

– Ты куда это подорвался? – поинтересовался он у Щепы. Погрозил пальцем и напомнил: – За тобой должок.

– Могу деньгами отдать, – огрызнулся Щепа.

– А что, можно и так, – согласился Хруст. – Верно, мужики?

– Верно, навер…

Закончить фразу Рыжий не успел.

Небо стремительно потемнело, ясный день обернулся густыми сумерками. Гул накрыл землю тугой акустической линзой, оглушил, заставив всех, кто в этот момент стоял, инстинктивно присесть. Мир вздрогнул, и все вокруг завибрировало. А в довесок в воздухе возник нестерпимый смрад, будто разом лопнула вся городская канализация.

Земля ушла из-под ног, и Щепа покатился по дороге кувырком. Рядом мелькнули яркие усы Рыжего, чей-то ботинок со стоптанным каблуком и перекошенная от страха физиономия Хруста.

Спустя мгновение Щепа врезался в столб и едва не потерял сознание. В ближайшую лужу влетел Хруст и, подняв фонтан грязных брызг, застыл на карачках, как болотное изваяние. Рыжий с остальными трудягами укатились дальше.

На некоторое время гул прервался. Но тень приближалась, надвигалась сверху, как нечто необратимое, исполинское, неудержимое. И в самой ее середине уже была различима огромная зловонная черная дыра.

– Значит, правду говорили, что небо упадет, – пытаясь подняться на ноги и зажимая нос, чтобы не стошнило, крикнул Щепа. – А какое оно, оказывается, вонючее!

– Так не честно, – растерянно пробормотал чумазый Хруст, – я ж еще не весь нектар перепробовал! И профсоюз…

Небо упало, размазав город в огромный блин. Дома превратились в руины, улицы – в непроходимые завалы, трактир – в кучку переломанных бревен. А все живое разлетелось в разные стороны изувеченными, передавленными ошметками. И небу было совершенно наплевать, рабочий ты, солдат или начальник- тунеядец.

Щепа только и успел, что схватить за руку Хруста и крепко стиснуть зубы, прежде чем стало окончательно темно.

– Не, ты реально оторва, Михалыч, – покачал головой мужик в черной футболке, глядя на приятеля, вскочившего из муравейника и яростно отряхивающего оголенный зад от хвороста, насекомых и личинок. – Не думал, честно говоря, что хватит духу.

– Пошел ты на хер, скотина! – проорал Михалыч, шлепая себя по филейным частям и стряхивая налипший сор. – Чтоб я еще раз повелся!

– Не, ну даже на спор, голой задницей на муравейник – это сильно, – уважительно сказал мужик в черной футболке, доставая из кармана джинсов крупную купюру. – Держи. Все честно.

– Мирмеколог, чо, – прокомментировал третий участник событий, попивающий пиво из банки на лавочке. Придорожная площадка для отдыха не отличалась комфортом, но здесь, по крайней мере, было где посидеть и полюбоваться природой.

– Я те ща в челюсть нарежу, Сеня! – рявкнул Михалыч, одной рукой выхватывая протянутую ему купюру, а второй продолжая оттряхивать зад. – Обзывается еще!

– Дурила, – отмахнулся Сеня. Добил пиво и смял банку в кулаке. – Мирмеколог – это специалист по муравьям. И как они тут только выживают, интересно? Совсем рядом с трассой ведь… Я про муравьев, а не про мирмекологов, если чо… Бывают же в природе чудеса.

– Чудеса будут, если у него гузно распухнет к вечеру, как воздушный шарик, – заметил мужик в черной футболке. Скабрезно улыбнулся: – Придется из машины выставлять и на верхний багажник грузить. А то места может в салоне не хватить.

– Ей-богу, я вам ща обоим по наглым вашим хлебопекарням нарежу! – прошипел Михалыч, подтягивая штаны.

– Стой-ка, – вдруг оживился Сеня, вставая с лавочки и обходя с тыла победителя спора. – Михалыч, да постой! Не вертись ты!

– Что там? – испугался Михалыч, вытягивая шею и пытаясь увидеть свой зад. – Да что там, блин?

Сеня крепко взял его за руку и шепнул:

– Чудеса, чо. Не дергайся.

Мужик в черной футболке тоже подошел ближе и заинтересованно уставился на филейные части приятеля.

– Глянь, как жвалами вцепились, – шепнул ему Сеня. – Вот ведь воля к жизни, а!

– Ага-а-а, – удивленно протянул мужик в черной футболке.

– Я вас ща урою, если не скажете, что там! – взревел Михалыч.

– Да тихо ты… мирмеколог, – осторожно отцепляя что-то крошечное от его ягодицы, успокоил Сеня. – Зырь, какие у тебя поклонники!

Он показал гневно сопящему Михалычу двух больших рыжих муравьев, нежно зажатых между пальцами. Те сучили лапками, вертели усиками и шевелили жвалами.

Михалыч, увидев насекомых, скрежетнул зубами, окончательно натянул штаны и молча пошел к стоящей у обочины машине. А Сеня достал из кармана коробок, вытряхнул из него спички и, аккуратно запустив туда муравьев, плотно закрыл.

Мужик в черной футболке обалдело уставился на него.

– Не, я все понимаю, но на кой ляд ты их с собой берешь? – спросил он после паузы. – Пивас на солнышке по мозгам шандарахнул, что ль?

Сеня усмехнулся и подмигнул приятелю.

– Вряд ли у этих двоих есть хотя бы проблеск разума, но я считаю, такая жажда жизни достойна поощрения, – проговорил он. Развернулся и тоже двинулся к машине. Добавил на ходу, через плечо: – Хоть мир им покажу. А то копошатся всю жизнь в своем муравейнике, строят, хворост таскают, света белого не видят. А вдобавок ко всему какой-нибудь дебил вот отлить остановится, поспорит с другими дебилами да и усядется ни с того ни с сего на их дом голой жопой. Обидно, чо.

– Да, мощный был пивас, – констатировал мужик в черной футболке и следом за компаньонами по автопробегу пошел к оживленному шоссе.

Туда, где широкая асфальтовая полоса рассекала плавно гнущиеся на ветру стебли ковыля. Где постоянно мелькали силуэты машин, словно призрачные тени на фоне синего неба. Где круглые сутки не стихал гул двигателей и шорох шин. Где земля дрожала от проезжающих грузовиков…

Туда, где по воле и вине человека уже давно не росла трава.

Генерал Чебурашка умер на рассвете 4 июня 2012 года. Он долго боролся со смертью, кровавыми комками выхаркивая ее из простреленных легких. Он умирал так же, как жил, – трудно, люто, красиво.

В багровых лучах восходящего солнца мы стояли на скале над пропастью, сжимая в руках мятые каски и покрытые пылью стволы «калашей». Полковник Мурзилка сказал короткую речь. Многие не скрывали слез. Прощание с погибшим другом (а для многих из нас – отцом родным) длилось недолго – по нашим следам шел безжалостный враг. Могилу тщательно укрыли ветками и камнями, чтобы ее не осквернили диснеевские твари.

Когда мы, вымотанные бессонной ночью и подавленные потерей, подтягивались к опушке леса, далеко позади заухало, тяжело заворчало. Из последних сил мы перешли на бег. Привычно втягивали головы в плечи, слушая нарастающий свист.