5. Республиканской пропаганды на лекциях не проводил. Один из самых крайних республиканцев. Чрезвычайно храбр, непримирим и фанатичен. С женщинами связей не имеет. Не знает страха и может быть весьма опасен. Способен оказать большое влияние на народ. Сблизиться с ним для наших не составит труда: он доверчиво относится к людям и неискушен в житейских делах».
Мосье Лавуайе кончил чтение и аккуратно вложил листки в папку.
— Отличная работа, — тихо, как бы про себя произнес мосье Жиске. Он забарабанил пальцами по столу. — Похоже, что он будет одним из ваших первых клиентов.
— Да. Он будет одним из первых моих клиентов, — тем же ровным голосом, но с оттенком нежной мечтательности отозвался мосье Лавуайе.
VII СЕНТ-ПЕЛАЖИ
Сорок два года прошло с тех пор, как народ Парижа штурмом взял Бастилию и поднял на копье головы Делонэ и Флесселя. Это была первая после июльских дней годовщина Великой революции. Помянет ли народ славное прошлое, возобновив борьбу? В качестве предупредительной меры полиция подготовила и совершила перед 14 июля ряд предварительных арестов. Вместе с другими был заключен в Сент — Пелажи Распай, которого обвинили в том, что он писал памфлеты, поднимавшие народ против короля.
В этот июльский день Галуа и Дюшатле тоже были готовы сыграть свою роль. Им предстояло повести республиканцев от Елисейских полей до Гревской площади, где сорок два года тому назад народ расправился с защитниками Бастилии. Здесь, на Гревской площади, они собирались посадить деревья в память свободы, такой близкой, что, казалось, протяни руку — и она будет твоей сегодня же. И такой далекой, что завтра опять нужно идти за нее на бой.
В полдень Галуа и Дюшатле, оба в форме артиллеристов, перешли Новый мост. За ними шли пять- десять республиканцев. По обе стороны моста тесными рядами стояли жандармы, полицейские, шпионы.
Когда колонна вступила на мост, полицейские с видимым безразличием лишь наблюдали за ней. Но когда группа поравнялась с серединой моста, Галуа увидел, что выход на левый берег реки преградил маленький отряд жандармов. Отряд стоял «вольно». Он не перекрыл движения, а только замедлил его своим присутствием, разбивая на узкие ручейки и создавая, таким образом, пробку. Столкнувшись с этим неподвижным препятствием в полицейской форме, Галуа и Дюшатле повернули направо. Колонна республиканцев, шагавших за ними, вытянулась в длину и сузилась. Нужно было пробраться через свободный проход между отрядом жандармов посреди моста и людьми, стоявшими вдоль перил.
Комиссар подал знак. Четыре жандарма, стоявшие у перил, стремительным броском отрезали Галуа и Дюшатле от остальных республиканцев. Двое накинулись на Галуа сзади, схватив за воротник мундира и скрутив руки. Затем, со знанием дела толкая перед собой, подвели к перилам, где стоял полицейский комиссар. Двое других проделали то же самое с Дюшатле. Одновременно отряд жандармов, до сих пор спокойно стоявший на месте, врезался в колонну республиканцев, и она мгновенно рассыпалась во все стороны. Все было проделано быстро и искусно. Никто не оказал сопротивления.
К Галуа и его другу обратился комиссар полиции:
— Галуа и Дюшатле, вы арестованы. Вот ордера на ваш арест.
Он повернулся к четырем жандармам:
— Забрать в Депо.
Галуа отчетливо представил себе, что его ждет. Только два месяца прошло с того дня, когда он впервые посетил это заведение — дом заключения при префектуре. Сегодня даже чиновник в длинной комнате заинтересовался, составляя список имущества Галуа одно заряженное ружье, один заряженный пистолет, один кинжал.
По закону каждый заключенный должен был предстать перед судебным следователем в течение суток после ареста. Минут за двадцать до истечения этого срока в «пистоль» Галуа вошли два жандарма. Внимательно осмотрели стены Один заметил:
— Нет, здесь чисто. — Потом покачал перед носом Галуа парой наручников. Раздался тупой металлический звон. — Если обещаете не пытаться бежать, не наденем. Обещаете?
Галуа кивнул.
Его вывели на улицу. Перешли на ту сторону, вошли в другой дом, поднялись по винтовой каменной лестнице. Галуа привели в комнату, где за большим столом в удобном кресле сидел крупный мужчина с жирным рябым лицом. Перед ним, отвечая на вопросы, стоял Дюшатле. Тут же сидел секретарь, бойко строчивший протокол допроса.
— По всей очевидности, вам мало обвинения в заговоре против государственной безопасности. И вот вчера, сидя в камере, вы совершаете новое преступление.
«Интересно, — подумал Галуа, — какое еще преступление можно совершить в камере? Убийство клопов? Злоупотребление парашей?»
— На стенах вашего «пистоля» вы нарисовали человеческую голову и гильотину. И внизу подписали: «Филипп сложит голову на твоем алтаре, о Свобода!» Правда это?
— Голову не рисовал. Я нарисовал грушу.
— Ах, грушу. Тогда вам придется сказать спасибо вашим друзьям-республиканцам. Они так ясно дали понять всем, что груша для них символизирует голову короля. Зачем вы это сделали? Что вы хотели сказать?
— То, что сказал, — ни больше, ни меньше.
— Превосходно, мосье Дюшатле. Я сам скажу вам, зачем вы это сделали. Вы рассчитывали, что у нас не хватит ума разгадать ваш замысел?
Голос следователя был сладок как сахар.
— Вы изучали право, не так ли, мосье Дюшатле? Вы боялись, что вам будет предъявлено обвинение в незначительном проступке. В том, что вы надели форму гвардейского артиллериста. За маленький проступок вам может вынести приговор сам судья, без присяжных. Этот судья мог бы дать вам шесть месяцев. И вот вы совершаете серьезный проступок. Вы оскорбляете короля. За это, по-вашему, вам полагается суд присяжных. Конечно, думаете вы, никто не придаст особого значения такому пустяку, как незаконное появление в артиллерийской форме. Другое дело суд присяжных. Как раз то, что вам нужно. Тут вы герой. Прекрасный случай сказать речь. Может быть, еще и оправдают. Присяжные за последнее время очень снисходительны к республиканцам. Ну как, мосье Дюшатле, верно?
— Как вы изволили заметить, мосье, я изучал право. Я знаю, что не обязан отвечать на вопрос.
— Разумеется. Никто не заставляет. Но вы допустили одну ошибку, мосье Дюшатле. Вы забыли, что судья может судить вас за появление в форме, а потом за недозволенные рисунки — еще раз — присяжные. Значит, вы не избежали никакой опасности, а просто устроили себе две беды вместо одной.
Он окинул Дюшатле благодушным взглядом.
— А пока что вам придется подождать суда в Ла Форс. Это, конечно, всего только предварительное заключение.
Не переставая ласково улыбаться, он подписал какие-то бумаги и велел увести Дюшатле.
Наступила очередь Галуа. Он увидел на столе свое ружье, пистолет, нож.
