Света впервые видела в Насте такого ребенка, потенции которого так высоки, что скорее можно — нужно — некое мистическое слово типа
— Буйство красок, — равнодушно начал Андрей анализировать новую вещь Насти. — Изумрудный лес, так, рыжие белки, так, желток солнца... От столкновения яркости красок и мятущихся белок картина получилась напряженная... Чья идея?
— Ну, у Босха “Несение креста” так же — краски яркие, радостные, а смысл-то! — Настя в отличие от Андрея захлебывалась эмоциями — даже слюной брызнула пару раз туда-сюда. — Цвета всегда мне на Босха намекала!
Андрей спросил: талант Насти — электричество, так сказать, а где его исток — турбина, которая вращает воду, и прочее? Где причина всего? Как обычная девочка-первоклассница могла придумать такой сюжет, например?
— А! Цвета сказала: бедные белки — глобус-то треснул по тому месту, где леса... — Настя вдруг сама поняла, что турбина ее таланта-электричества пока в Свете.
Как хорошо, что Андрей в этот день к Ивановым явился: Света пришла в себя, а Миша ушел в себя — таким образом, выходной продолжался мирно.
Последняя новость
Света и Нина продолжили свои кухонные разговоры (“Завучу дали звание заслуженного учителя”. — “Понятно, он ставит часы зав. районо, а тот получает денежки”...), когда из комнаты донеслись громкие голоса: “Он его убил!” — “Убил его лопатой?” — “Да”. В чем дело? Неужели сегодняшняя суббота так и не кончится благостно?! Света побежала узнать: кто кого убил, где? когда? Оказалось, что это Геракл убил Авгия лопатой! Последняя новость, слыхали? Антон с удивлением посмотрел на мать: для него эта новость в самом деле была последняя, отец ему только что сообщил. Неужели мама этого не понимает? Мама понимающе кивнула и пошла... в стену. Уткнувшись, она поняла, что все еще нормально, жить можно.
О плодоносной пустоте
Вечером пришел после бассейна Лев Израилевич. К нему из детской, живописно закутанная в простыню, выбрела Настя со своей новой картиной. Это был просто набросок карандашом на доске: под напором ветра из висящего на улице белья (выстиранное) образовались странные люди — пустые.
— Есть теория о плодоносной пустоте — у буддистов, — начал гость и почувствовал, что от Светы усилилось свечение (“Как она любит Настю, если рада похвалам, что ж, надо это учесть, так, через Настю, и мне перепадет... одно-другое свечение”).
Плодоносная пустота, конечно, сказала Света, что-то в этом есть, взять хотя бы этого... великого почтальона, с толстой сумкой на ремне, Гауди, который не кончал архитектурного, впрочем, может, я его путаю с великим художником Руссо, который тоже работал как примитивист... так Гауди хотя бы лепил свои великолепные фантазии на столе, буквально
Про Вагнера, впрочем, добавил уже Миша, который хотел и далее рассказывать — про дружбу Вагнера с Бакуниным, но Света тут его остановила. Она вчера вот играла с детьми в архитекторов (“Свечение усилилось”), Антон сразу предложил баню, облепленную снаружи (по стенам) мыльными пузырями из стекла, переливающимися...
“Свечение усилилось”, — взглядом отблагодарил Свету за сопереживание Лев Израилевич, который прекрасно понимал, что Миша ревнует и что для этого у него есть все основания.
Настя выбежала попрощаться с гостем и так кстати загладила неловкость своей болтовней: она на днях болела гриппом и
— Что вы, Миша! Я сам! — Лев Израилевич отбивался от помощи при одевании пальто.
— Да, спасибо, Миша, но я сам... ну!
— Ничего, — говорил Миша, насильно втискивая Льва Израилевича в его пальто, — когда я буду в вашем возрасте, мне тоже станут пальто надевать!
Все смешалось в доме Обломовых: и лицо, и одежда, и мысли, как говорил Лев Израилевич, Света прямо обезглаголела. Что это с Мишей вдруг? И почему Лев Израилевич не ответит ему, хаму, хотя бы так: “Да-да, я все понимаю... надеюсь, я не окончательно дряхл, иначе вы, как интеллигентный человек, мне бы об этом ни гугу!”
Во время Настиного бессмысленного тараторенья Света наконец пришла в себя: ты чего, зашипела она на мужа, как с гостями-то нужно! Миша в ответ показал ей кулак.
— Имейте в виду! — на прощанье попросил Лев Израилевич. — Когда вы ссоритесь, я в это время в параллельном пространстве все чувствую и страдаю.
— Ну? А мы вам будем кричать в параллельное пространство: не страдайте уж очень-то! Там! — Миша охотно переключился с ревности на всякие параллельные пространства, потому что это по крайней мере интересно, а ревность — это озлобление, скука и не для Миши, нет.
— А ты, Света, в старости замучаешь детей ежесекундной нравственностью, да-да! — говорил Миша.
Света молча оделась и ушла в магазин, а когда вернулась, муж в финской своей дубленке, вывернутой наизнанку, листал “Морфологию сказки”; но каждая сказка начинается с недостачи — яблоки в саду кто-то ворует, пшеницу потоптали... Волк! Пусть волк украдет посох, так-так... а без посоха и елку не зажечь, правда?
— Бороду сбрей, а то вспотеешь: на тебе еще будет борода ватная, — мирно отвечала Света...
