Странно, она не боялась смерти. Смерть осталась позади, где-то там, среди руин Мацапуриного замка, среди трупов и пятен крови на полу - ее, Ярины, крови. Уже не раз приходила невероятная догадка, объяснявшая все. Невероятная, дикая, жуткая…
Ад!
Она действительно погибла там, среди крови и мерзких заклинаний. Сгинула без попа и исповеди, не сумев помешать сатанинскому шабашу.
Сгинула - и попала сюда. Господь ведает, как карать рабу Свою! Надежда, страх, унижения, снова надежда, снова унижения, и боль, боль, боль…
Дня за два до страшного похода в Калайденцы, где сгубила она своих хлопцев, сдуру доверившихся хвастливой девчонке (вот он, еще один ее грех! еще страшнее, еще неподъемней!), сидели они с Хведиром-Теодором, да о пустяках болтали. Бурсак, душа добрая, видел, что не по себе Ярине от ноши, на бабьи плечи взваленной, и, чтобы от забот хоть на час отвлечь, принялся пересказывать ей вирши забавные, неким пиитом из Полтавы сочиненные. Будто гуляет славный черкас Эней по миру широкому со своими хлопцами-ланцами, и заносит его в самое пекло. А в пекле том - каждому по грехам. Кому котел, кому - сковорода, кому - очерет косить да под котлы сваливать. И не страшно - смешно.
Хорошо читал Хведир, не сбивался. Славная память у хлопца! И голос - хоть сейчас в дьяконы. Посмеялась Ярина, повеселилась - а после и задумалась. Весь если над пеклом смеяться можно, то что это за муки, за наказание? Смех - да и только!
И тогда Теодор серьезным стал, насупился, а после и сказал. Крепко сказал, словно и не своим - отцовым голосом:
«То не пекло, Яринка! Ад - он в нас самих. И нам от него не уйти. Потому как душа вечна, значит, и ад в нас - вечен!…»
И вот он - Ад!
Все, чего боялась она, чего страшилась, от чего бежала - здесь.
Все?
Не все, конечно! Черная Птица еще падает, еще цепляется за непослушный воздух, еще отворачивает глаза от трупной зелени, от трупного духа…
Ровная зеленоватая поверхность сморщилась, пошла трещинами, туман сгустился, твердея. Вот она - погибель, всеконечная, безвозвратная. Все, что было - еще не мука, не горе. Горе - впереди, совсем рядом. Коснутся бессильные крылья неверной заснеженной тверди, ударит в глаза мерцающий болотный огонь…
Ниже, ниже - в холод, в ледяной ад, где снежинками смерзаются души. Черная Птица кричит из последних сил, поднимает глаза к равнодушному черному небу, к хохочущему Месяцу-Володимиру, в последней отчаянной надежде бьет крылом, и вдруг словно чья-то рука…
И чья-то рука, живая, теплая, полная силы, подхватывает ее, сжимая крыло… руку, ее руку, сжимает, удерживает на самом краю.
- Я спасу… Не бойся! Я спасу!
Клочья тумана сгущаются, лезут в горло, колдовской снег кипит, вспухает буйными волнами. Но ужас ушел, сгинул в бездонном черном небе. Она не одна, уже не одна! Она, Ярина Загаржецка - Черная Птица…
И все пропало. Ни неба, ни мертвого лунного лика, ни зелени снегов. Подземелье, охапка соломы, серый предрассветный сумрак.
Ярина горько усмехнулась. Сон! Всего лишь сон! И то хорошо, что так кончилось! Но почему она стоит? Да, стоит! Словно не резало сухожилие острая сталь панской шабли! Да не просто стоит! Исчезли цепи, на ней не окровавленная изодранная плахта, а яркий плащ с шитым серебром поясом? И ее рука?…
Он - тот, кто по-прежнему сжимал ее пальцы, улыбался, и девушка на миг потеряла мысль, ослепла от этой улыбки.
Так улыбается Бог.
- Я… Я сплю?
- Ты спишь, Ирина.
На нем - такой же плащ, только темно-лиловый, пояс сверкает знакомым серебром, при поясе - шабля… Нет, не шабля - заморская шпага, и не на боку, а у пряжки. В светлых волосах - серебряный обруч.
- Я сплю? Значит, тебя нет? Ты просто снишься?
Он по-прежнему улыбался - весело, беззаботно. Красивое лицо! Красивое - но странное. Непривычное, с резкими скулами, чуть раскосыми глазами. Не русин, не москаль - но и не татарин…
- Меня еще нет, Ирина. Но я буду. Скоро.
Девушка вздохнула. Да, всего лишь сон! Наверно, корчась от боли на вонючей соломе, она подумала о том, кто бы пришел, взял за руку, защитил. Подумала…
- Но если тебя нет, как ты смог прийти?
Широкая крепкая ладонь ерошит волосы под серебряным обручем. В золотистых глазах - веселые чортики.
- Ты же сама говоришь: это сон. А во сне нет времени. Сон - вне Рубежей, вне Сосудов. Я не снюсь - я просто заглянул в твой сон. Извини, если не вовремя!
- Вовремя!…
Ярина огляделась. Странный сон! Все те же стены, грязный влажный пол, скорчившаяся фигура в дальнем углу. Лишь она - другая. Сильная, здоровая, и даже ее лицо…
Но думать о таком не было времени. Сон сейчас кончится…
- Спасибо! Как тебя зовут?
Он задумался, совсем по-детски надул губы:
- Никак! Пока - никак, Ирина! Столько родичей - и хоть бы кто имя дал! Но скоро меня будут звать Денница.
- Как? - растерялась она.
- Денница. Несущий Свет.
Непривычное имя отозвалось странным эхом. Несущий Свет… Кажется, она что-то слыхала. То ли батька рассказывал, то ли Хведир обмолвился.
- Не удивляйся! Одно и то же имя звучит по-разному, но остается Именем. Ты - Ирина, а значит - Несущая Мир. Мы с тобой почти тезки.
Несущая Мир… Неужели правда? Ярина хотела переспросить, но тот, чья рука была тверда, вновь улыбнулся и покачал головой.
- Не сейчас. Скоро. Жаль, что пока я могу помочь тебе только во сне. Но тот, кто еще будет мною - он постарается. Он - славный парень! До встречи, Несущая Мир!
Лиловый плащ дрогнул, словно от порыва невидимого ветра, сердце сжалось нежданной болью…
…Отозвавшейся во всем теле - избитом, окровавленном. Ярина застонала, с трудом открыла глаза. Да, уже утро. Грязная солома, ржавое железо на окровавленных запястьях, пустой кувшин, перевернутая миска…
Девушка попыталась привстать, но сил не было. Из угла донеслось знакомое тявканье. Ее соседка, стоя не четвереньках, жадно вылизывала миску.
Ярина вновь закрыла глаза. Ничего не случилось, просто ей приснился сон, странный сон о странном парне со странным именем. О Том, Кто Спасает.
И вдруг она поняла - ясно и четко, словно кто-то неведомый записал это черной уставной вязью по желтой гамбургской бумаге.
Случилось.
Случилось!
