«Ставрополю» пришлось сообщить:

«Ставрополь. Капитану. Осмотренные повреждения исправить судовыми средствами невозможно. Итти в настоящем положении ледореза в полярные льды бесполезно. Дублицкий».

Отойдя от Дежнева, стали на якорь у мыса Нунягмо в ожидании рассвета. Шторм. Ветер — 10 баллов.

Дежневские гости, агент ГПУ и заведующий факторией не могли быть высажены на берег вследствие слишком сильного прибоя и остались на борту «заложниками», как мы их прозвали.

В залив Лаврентия пришли 12 сентября рано утром. Ветер не утихает, большая волна сильно качает, хотя стоим на якоре. Рядом с нами стоит пароход «Теодор Нетте» со снабжением для чукотских факторий АКО, которого с таким нетерпением ожидали на побережье. Мы должны передать «Нетте» неприкосновенный зимовочный запас, который нам теперь уже не может пригодиться, но сильная зыбь не позволяет наладить сообщение между пароходами.

Пока перегружаем уголь из кормовых помещений в угольные ямы. На следующий день, перейдя в глубь залива, под прикрытие островка Беннет, приступили к перегрузке зимовочного запаса на «Теодор Нетте».

Плавание «Теодора Нетте» сопровождалось крупными неприятностями вследствие того, что он вышел из Владивостока с большим опозданием и попал в полосу осенних штормов. На «баре» в Майна-Пыр перевернулась шлюпка, высланная с «Теодора Нетте» и утонул рулевой. Судно получило течь. Грузовое помещение залило водой. Подмочены мука и сахар. Убыток достигает сорока тысяч рублей.

Несмотря на это в нынешнем году фактории на побережье будут снабжены лучше, чем в прошлые годы.

У нас прибавились пассажиры. Капитан согласился принять на борт и доставить во Владивосток изыскательную партию «Союз-золото», покидающую залив Лаврентия.

Вечером золотоискатели перебрались на «Литке» со своими пожитками. Команда, помогавшая инженеру Сергиевскому поднять на борт чемоданы и ящики с геологическими коллекциями, спрашивала:

— Что это такое тяжелое, должно быть, золото? Ну, будет пожива Петропавловской таможне!

В полночь, в шторм оставили залив Лаврентия.

Однообразный, скалистый, покрытый снегом Чукотский берег. Дикостью веет от него.

В обеденное время прошли большое раскинувшееся на берегу селение Чаплин. Долго выла сирена на «Литке», вызывая чаплинцев, которым мы должны были передать подарки с острова Врангеля. Но столпившиеся на берегу эскимосы даже не пытались спустить байдару в воду — был слишком большой прибой.

— Ничего, они свое получат, — уверяет Ушаков. — Провиденские чукчи сумеют переслать чаплинским их долю. Себе не присвоят. Среди эскимосов этого не водится.

Войдя в бухту Провидения, ошвартовались к угольной базе. База — огромная гора каменного угля, сложенного под открытым небом на пустынном берегу. Рядом вонзился в землю заржавленный якорь — причал.

Глубокая прозрачная бухта с плавающими и пускающими фонтаны китами, окруженная высокими горами и дикими скалами, — наредкость живописна. Если бы бухта Провидения не была на «краю света», она, несомненно, посещалась бы туристами, на ее берегах красовались бы гостиницы, дома отдыха, санатории. Если бы! А сейчас в бухте один-два дома (брошенная фактория) да несколько эскимосских яранг, виднеющихся на противоположном берегу.

На дне байдары, несущей нас к берегу, лежат мягкие тухтаки с моржовым мясом. От них противный кислый запах, но сидящий на веслах болезненный и худой, одетый в меховые лохмотья эскимос смотрит на них с жадностью.

— Вот такими же, как этот эскимос, были и наши, которых мы видели на острове Врангеля, — говорит Ушаков.

В бухте Провидения эскимосы имеют жалкий вид: заморенные, голодные — кости да кожа, в коросте, в язвах, с воспаленными, гноящимися глазами, одеты они в облезлые лохмотья, которые давно перестали греть.

Фактория перенесена из Провидения за несколько десятков миль.

Эскимосы говорят:

— Заведующему факторией не понравилась квартира, холодно было зимой, не захотел жить в бухте Провидения.

Покидая бухту Провидения, заведующий факторией оставил эскимосам только несколько мешков муки. Надвигается зима, а у них нет ни мяса, ни оленьих шкур, которые могли бы защитить их от холода, ни огнестрельных припасов. Пароходы проходят мимо, не заходя в бухту.

На берегу нас поджидает толпа эскимосов. Узнав начальника острова Врангеля — Ушакова, — эскимосы обступили его с радостными возгласами, расспрашивая о своих родных. Ушаков передавал направо и налево поклоны и поручения колонистов. С воодушевлением, которого я не замечала в нем в кают-компании, рассказывал он им о жизни на острове Врангеля, об охоте, обо всем, что могло интересовать эскимосов. Слушатели громко выражали свое изумление и восторг, качали головами, ударяя себя ладонями по бокам. Но восторг их перешел всякие границы, когда Ушаков, раскрыв портфель, вывалил на колени сидевшей перед ним на корточках старухи фотографические снимки с острова Врангеля. Эскимоски и эскимосы залились детским радостным смехом и захлопали в ладоши, узнав на снимках родных и знакомых. Они поражались и радовались происшедшей в них перемене, их здоровому, сытому виду, красивой меховой одежде и расспрашивали Ушакова о том, что сделать, чтобы переселиться на остров Врангеля, когда туда снова поедет экспедиция.

Наблюдая Ушакова и эскимосов, я думала о том, как много у него любви к этому бедному заброшенному и дикому народу и как ценны на далеких окраинах такие люди, как Ушаков.

Ушаков еще не успел доехать до материка, как им уже овладело стремление примкнуть к новой полярной экспедиции. Узнав от ученых, что на Северную землю отправляется экспедиция «Седова», он послал в центр телеграмму с предложением поехать на остров и остаться там для исследований.

Яростный и голодный лай собак на берегу напомнил нам об оставленных в байдарах тухтах. Разделив подарки, эскимосы тут же, отрезав по доброму ломтю, с жадностью принялись за сырое мясо, отгоняя пинками собак и бросая им куски.

В брошенной фактории поселились эскимосы, устроившись по-своему: вонь, грязь, нищета. Только у одной семьи лучшего охотника меховой полог, остальные спят на лохмотьях, прикрываясь тряпьем. Позади фактории, на холме виднеется несколько крестов. Поднимаемся на холм. Пять могил. Надписи почти стерлись. На двух крестах едва разобрали: «Бородин, 1905 год», «…Вечная память Антону Маузетти». Под маленьким холмиком, обложенным зеленым дерном, похоронен сын переводчика Павлова, переселившегося на о. Врангеля.

Погрузка закончилась. Взяли 600 тонн угля, сообщаясь с берегом по своеобразному понтонному мосту, быстро сооруженному с помощью судовых кунгасов, и досок. Осталось поднять кунгасы, запастись пресной водой — и в путь.

Ночь. Шторм. Часть команды на берегу уже несколько часов надрывается в попытках стащить в воду тяжелый кунгас. Прожектор с «Литке» освещает на берегу матросов, тянущих на канатах тяжелый кунгас к воде и то и дело окатываемых налетающими ледяными шквалами. Снарядили шлюпку с добровольцами на подмогу им.

В бухте глубокая, хорошая пресная вода, но заход туда отнимет несколько дней. Решили взять воду в бухте Эмма из небольшого, расположенного неподалеку от угольной базы стоячего загрязненного озерка. Капитан Дублицкий отмачивал в нем черепа убитых им медведя и моржа. Маленькие рачки, кишевшие в озере, лучше всякого ученого препаратора очищают черепа.

Во время обеда раздались крики: «Пароход, пароход!» В залив Провидения шторм загнал проходивший мимо пароход «Сергей Лазо». Он обходил рыбалки и консервные заводы, снимая сезонных