приходится самое малое дюжина, которая видела вас, оставшись вами незамеченной. В общем, в тот момент происходящее скорее позабавило, нежели поразило меня, — но, с другой стороны, что я знал о таких вещах? Я смутно предполагал, что, возможно, койоты доверяют Джо, поскольку он стал частью их мира, в который все остальные люди не допускаются по веским причинам. А представители конкретно этого вида, согласно индейским поверьям, обладают незаурядным чувством юмора. Я должен добавить, что один биолог из управления по делам охраны диких животных рассказал мне, что в самом начале июня видел в бинокль Джо, шагающего рядом с маленьким медвежонком. Этот случай встревожил его, поскольку другие двое людей, проделывавших такое, являлись, как и он сам, профессиональными учеными, специализирующимися в области маммологии.
И хватит пока об этом, дорогой коронер. Вы хотели знать все, что я знаю о Джо Лакорте, и я рассказываю вам на свой манер. Вряд ли кто-нибудь, кроме нас двоих, увидит мой отчет. Как я могу полагаться на вас, коли совсем вас не знаю? Начинающий писатель шестидесяти семи лет неминуемо должен прийти к выводу, что, если никто не извлечет пользу из моих усилий, мне останется самому извлечь из них пользу. Важный вопрос, как мне удалось дожить до такого возраста, можно легко отбросить в сторону. Вопрос, почему я почти ничего не помню из своей жизни, представляется более существенным. Безмятежные судороги профессиональной скуки могут длиться месяцами. Однажды в чикагском ресторане за соседним столом отмечали тысячную аутопсию, произведенную одним сотрудником патологоанатомического отделения городской больницы, каковое обстоятельство не отбило у них аппетита к бифштексам и филе. В защиту Джо скажу, что, когда я пребываю в задумчивом настроении, я могу вспомнить отдельные прогулки, которые предпринимал здесь в шестидесятые годы. Полагаю, они сильно повлияли на мои органы восприятия, вот и все. Когда я пытаюсь вспомнить свою тогдашнюю работу, в уме у меня звучит шорох перебираемых бумаг; хлопанье дверец шкафов для хранения документов; глухой стук одной книги, положенной на другую; вой полицейских сирен, доносящийся с улицы; зевки или покашливанье моей секретарши и стрекот ее пишущей машинки. Я вижу стены своего офиса, окно с закопченными стеклами, репродукции идиллических французских и английских пейзажей восемнадцатого века. Творения великих мастеров, как Караваджо, Гоген или наши Уинслоу Хомер и Мейнард Диксон, хранились дома, вдали от посторонних глаз. Я не хотел, чтобы мои коллеги — люди вполне симпатичные, но для которых вся планета была огромным, поделенным на зоны рынком сбыта, — видели мои любимые картины. Мои коллеги относились к виду хищных андроидов.
Энн вернулась всего через неделю после своего отъезда. Дела были плохи, но я уже знал о проблеме. Двумя днями раньше Джо избавился от своего телеметрического прибора, из злости на департамент природных ресурсов. В конце апреля, когда почки на деревьях только начинали раскрываться, Джо построил себе крохотную лачугу на лесистом холме посреди широкого болота, на государственной земле. Незаконность предприятия здорово обеспокоила Дика как бывшего сотрудника ДПР, хотя он самолично подвез одну небольшую партию пиломатериалов к ближайшей дороге, проходящей милях в четырех от строительной площадки. Джо потребовалось совершить несколько трудных ходок, чтобы перетащить через болото все строительные материалы, после чего он вернулся мокрый и грязный по грудь. К несчастью, самолет-разведчик ДПР заметил лачугу Джо, но они снесли сооружение только в июне. Дик тщетно пытался помешать, говоря, что вряд ли кому-нибудь нужен холм Джо, поскольку все огромные белые сосны там вырублены еще девяносто лет назад. Но правила, разумеется, есть правила. Закон есть закон. И дерьмо есть дерьмо. Главный порок бюрократической системы — сознательное нежелание вникать в цели и мотивы поступков. Дик поехал в Маркетт, чтобы встретиться с новым директором департамента, молодым самовлюбленным хлыщом, который, несмотря на тридцатилетний рабочий стаж Дика, уделил Дику всего лишь пять минут, прежде чем с презрительным смешком заявить, что закон есть закон, пусть даже Дик и сомневается, что Джо протянет дольше года. В конце концов, что они станут делать с ним, когда все проселочные дороги станут непроезжими от снега и температура воздуха опустится до минус сорока?
Перед тем как около полудня прибыла Энн, я провел бессонную ночь, переживая из-за Джо, а также совершил ошибку, позвонив Роберто в Чикаго за советом. Я чувствовал страшную слабость, так как ночью светила почти полная луна и олень-самец храпел поблизости от хижины — жутковатый хрип с присвистом, похожий на басы сломанного аккордеона. Хуже этого могут быть только предсмертные крики задираемого койотом олененка или кролика, похожие на предсмертные крики маленького ребенка.
Так или иначе, Роберто говорил заупокойным голосом, словно мучась депрессией после бог весть каких извращенных безобразий. Он высказал предположение, что я пытаюсь контролировать Джо как заменителя своих несуществующих детей. Замечание неприятное, а также совершенно бессмысленное в свете фактической ситуации. Роберто также предположил, что мои мотивы объясняются скрытой тревогой, связанной со своего рода сексуальной завистью, моим больным местом. Внутричерепные травмы гораздо чаще ведут к импотенции, нежели к усилению сексуальной активности. Завидовал ли я, что Джо трахает всех телок в округе? Конечно завидовал. В отсутствие прекрасных Энн и Сони он мог потратить все деньги, заработанные тяжелым трудом на сборе растений для моего гербария, на любую свиноподобную шлюху из пивной. Одна из них весила самое малое триста фунтов. Когда я поддразнил Джо по этому поводу, он просто сказал: «У меня на нее встал», а потом заговорил о чем-то другом, ибо объем внимания у него был меньше, чем в среднем у малого ребенка.
Другими словами, когда появилась Энн, я находился не в лучшей форме. Хотя был только полдень, она попросила джина со льдом и вытаращила глаза от удивления, когда я полез в морозилку за кубиками льда, ибо там хранился также «замороженный зоопарк» Джо — пара дюжин мертвых птичек, которых он подбирал во время своих бесконечных прогулок. Эдна Рэтбоун категорически отказалась держать их в своей морозилке, а мне они нисколько не мешали. Энн вытащила блэкбернского щегла с оранжево-черным оперением, взвесила в руке почти невесомое тельце, а потом поднесла к самым глазам, изумленно тряся головой. Я объяснил, что люди крайне редко находят мертвых птиц, но главным образом потому, что не смотрят и обладают недостаточно острым зрением. Я сказал, что один орнитолог однажды объяснил мне, что ястреб мог бы прочитать газетную рубрику объявлений с расстояния пятидесяти футов. Тогда его слова показались мне довольно глупыми. Почему не шекспировский текст или даже не книгу о птицах с расстояния пятидесяти футов?
Энн поймала меня на слове и спросила, не хочу ли я сказать, что Джо стал видеть лучше после несчастного случая. Я ответил, что это вряд ли, поскольку я консультировался с одним невропатологом, другом Роберто, и он сказал, что такое маловероятно, но вполне возможно, Джо обрел способность особого рода зрительной концентрации. Безусловно, этого достаточно, чтобы объяснить, почему он находит так много мертвых птиц. Энн рассмеялась и рассказала, как внимательно Джо изучал ее тело, а потом в два глотка допила джин, вероятно от смущения. Я приготовил незатейливый ланч из двух телячьих отбивных, которые разморозил себе к обеду, да маленькой порции
Очевидно, она слишком много начиталась всего о внутричерепных травмах в медицинской библиотеке, имевшейся в ее распоряжении в Ист-Лансинге. Я полагаю, такого рода информация плохо усваивается, если вы не специалист и не имеете представления об организме в целом. Например, я могу бесконечно долго читать о миллиардах синапсов в человеческом мозге и страшно изумляться, но одновременно не понимать толком, чем именно занимаются все эти нейроны и синапсы. Вероятно, непрофессионалу лучше безмолвно признать, что мозг является наименее доступной пониманию частью организма. Я отлично помню, как однажды рассматривал мозги молодого барашка в мясной лавке на Рю- Буси в Париже и пытался осознать, что вот в этих вот маленьких розовых узелках заключаются характер и физиология барашка, вся полнота ягнячьей сущности.
Энн встала в четыре утра, чтобы выехать из Ист-Лансинга пораньше, и потому я отправил ее в спальню на чердаке соснуть часок-другой. Я выполз из дома и уселся в соломенное кресло на веранде, выходящей на реку, как делал всегда, если мне было тревожно, на протяжении последних шестидесяти лет жизни — с тех пор, как в детстве открыл феномен гипнотического действия реки. Ветер с озера Верхнего, находившегося в трех милях, был достаточно сильным, чтобы разгонять летающих насекомых, а сама река своим видом быстро угомонила назойливых насекомых в моем мозгу. В Чикаго Роберто приходилось пичкать меня всеми лекарствами подряд, от валиума до золофта и прозака, но всякий раз по приезде в наши
